Но только не дали Нила Васильевича в обиду: все люди в районе рассердились и стали письма писать - и в область, и даже в Москву. Подайте нам, мол, назад Нила Васильевича. Ни с кем другим работать не хотим! Целый год, говорят, писали. И добились наконец! Вернули Нила Васильевича в район и секретарем выбрали. Самым первым! Это потому, что все очень любят его и уважают.
А первый папка, говорят, с Нилом Васильевичем в одной стрелковой команде на соревнованиях выступал. И будто стрелял он не хуже Нила Васильевича, а лучше. Нил Васильевич еще в детстве очки носил, был близоруким. А папка хорошо видел.
О втором папке и говорить нечего. Они тоже много лет встречались. И на похоронах Нил Васильевич был. Только на поминки не остался: вызвали его куда-то...
Вот почему Тимка не удивился, когда мать собралась в район, к Нилу Васильевичу. И Архимед - Николай Иванович - вчера ей советовал. А если б и не советовал, она бы все равно поехала.
Тимка попросил:
- А меня возьмешь?
- Зачем, Тимок?
- Просто так, - сказал Тимка. - Неохота дома одному оставаться после школы...
Вчера, когда ушел Николай Иванович, мать все рассказала Тимке про письмо. Про то, что пришло оно из-за границы, из немецкого города Франкфурта-на-Майне, где есть недобитые фашисты, и про то, что написал его будто первый папка и что все это не может быть на самом деле. И еще мать добавила:
- А насчет Чехословакии верно ты, Тимок, сказал. Узнать бы все да и съездить туда, своими глазами посмотреть, где похоронен папка...
Как только кончились уроки, Тимка заторопился домой. Бросил портфель - и на парники к матери.
...Скоро они уже подъезжали к зданию райкома.
В коридоре на втором этаже мать встретила какого-то знакомого и от него узнала, что Нила Васильевича сегодня не будет.
- Приболел он что-то, доктора в постель загнали. Но вы обязательно домой к нему отправляйтесь. Сам звонил, наказал: "Февралева приедет, пусть домой ко мне приходит!"
- Неловко как-то, - заколебалась мать. - Болен человек, а я...
- Да какие же здесь неудобства! Наказал, так идите!
- Пойдем, - сказал Тимка.
И они пошли. Встретила их Нина - единственная дочь Нила Васильевича.
Тимка знает ее давно: Нина работает в районной газете и живет вместе с отцом.
- Я сейчас чайку горячего организую. Мама на работе.
Своего жилья Нил Васильевич не имел с той поры, как уехал из Ельниц. Снимал комнаты у старухи Мелентьевой в домике на тихой улице. Хозяйка, говаривали, сильно просчиталась с квартирантом.
Сначала, когда он пришел, цену заломила высокую, а потом узнала, что секретарь, так чуть у нее рассудок не помутился. Уж сколько лет прошло, а и сейчас кается перед Нилом Васильевичем, цену снижает, а тот не соглашается. "Как платил, - говорит, - так и буду платить".
Мать долго извинялась, что пришла к больному, да еще домой. От смущения опять напомнила Нилу Васильевичу про квартиру:
- Уж пора бы своим углом обзавестись. Не век же так, в квартирантах!
- От нее зависит, - сказал Нил Васильевич, кивнув в сторону дочери. Сколько лет говорю: замуж пора. Вышла бы на сторону, глядишь, с квартирой муж попадется. Тогда и нас приютите, в уголок какой! А-а?! И еще от Людмилы моей. Занятой народ! Все им некогда... Ну, шучу, шучу!.. А то, что с сыном пришла, хорошо. Вот мы его сейчас конфетами будем угощать. Любишь?
- Что, конфеты? - спросил Тимка.
- Что ж еще! Конечно, конфеты! - сказал Нил Васильевич.
- Конфеты люблю, - признался Тимка.
- Шутишь все! - сказала Нина, заваривая чай. - Вы ему, Мария Матвеевна, подсказали бы насчет печени его. Не хочет лечиться, и вот приступ за приступом. Вчера опять. Мы уж с мамой говорим, говорим ему... А он хоть бы что! А то еще и рюмку выпивает...
- Я с соседкой поговорю, - пообещала Мария Матвеевна. - Она какие-то травы готовит для печени. Очень, говорят, помогают.
- Знаю я ваши травы-отравы, - посмеялся Нил Васильевич. - Ничего, и так обойдется. А печенка у нашего брата - у кого она не болит!
- Да уж Советская власть всем хороша, - сказала Мария Матвеевна. Всем волю, жизнь дала, а на вашего брата, партийных работников, столько взвалила, что до революции небось и не снилось никому. Чего только с вас не спрашивают! Самые несчастные-разнесчастные вы люди, как посмотрю!
- Счастливые! Самые счастливые! - сказал Нил Васильевич.
Вот и пойми их разговор!
Тимка сидел на кухне рядом с матерью и смотрел по сторонам.
В этой комнате он уже был однажды, когда они с матерью заезжали за Нилом Васильевичем, чтобы ехать в город. Как и в прошлый раз, в комнате было все просто. Стол, кровать железная, шкаф. И еще полка с книжками: одинаковыми, толстыми - красными, серыми и синими. На окне стояли хозяйкины цветы - герани, алоэ, фикусы. Горшки в бумагу обернуты. Бумага выгорела - желтая стала и с рыжими, ржавыми пятнами.
Нина поставила к отцовской кровати табуретку с тремя стаканами и вазочкой конфет:
- Согревайтесь, а я на рынок сбегаю да в аптеку.
- Ну, а теперь давай-ка письмо! - сказал Нил Васильевич, как только дочь вышла в сени. - Ведь с письмом пришла, верно? Я еще позавчера слышал. Потому и наказал в райкоме, чтоб тебя ко мне препроводили. Ну, что там? Кстати, при нем-то как? - спросил он, кивнув на Тимку. - Знает он?
- Знает, - сказала Мария Матвеевна. - И в школе знают. Дразнят уже.
- Тем паче пора... - сказал Нил Васильевич.
Мать протянула Нилу Васильевичу конверт:
- Вот... Не знаю, что и думать. Извелась совсем... И совестно...
Нил Васильевич, так и не притронувшись к чаю, стал читать письмо. Пока читал, желтоватое лицо его было серьезно, и, как заметил Тимка, он вроде бы и не удивился. Словно читал вовсе не это письмо, а какую-то обычную бумагу.
Прочитав письмо, Нил Васильевич положил его на одеяло и еще раз взял конверт. Посмотрел с лица и оборота.
- Значит, "Февралев И. К."! - сказал он наконец, взяв стакан. - От Ивана! Ну и что ж, поверила ты?
- Прямо и не ведаю, верить или нет, - призналась мать. - Сам понимаешь, когда такое...
- Значит, поверила, Матвеевна! Поверила! Не Ивану, а письму этому! произнес Нил Васильевич с явным огорчением. - Это самое плохое, что поверила... Ведь времена не те, чтобы такому сегодня верить.
