Тут Евдокия Семеновна всхлипнула и вдруг заревела в голос, вспомнив своих детей.
Мамка тоже не выдержала.
- Не надо, Евдокиюшка! - попросила Мария Матвеевна.
- Говорил, не пой эту песню проклятущую, - бросил жене Егор Иванович. - Сколько раз говорил - так нет! Опять сердце ранишь...
Вдруг Евдокия Семеновна встала и, бросив отчаянный взгляд на всех, произнесла:
- А что вы хотите? Бодрое, да? Могу и это:
Легко на сердце от песни веселой,
Она скучать не дает никогда
И любят песню деревни и села,
И любят песню большие города.
- Не кощунствуй! - вскрикнул Егор Иванович.
- А я и не кощунствую, - тяжело сев, сказала Евдокия Семеновна. Просто веселое не всегда идет... Чтоб им провалиться, тем, кто опять войны затевает!
Домой Тимка и Мария Матвеевна вернулись не поздно.
- Ложись, Тимок, - сказала мать и сама разобрала постель. - Ох, и голова у меня кружится. Давно, видно, не пила...
Тимка вспомнил про письмо, но только лег и словно провалился куда-то. Ни спрашивать, ни говорить уже не хотелось.
Он еще, похоже, не спал, когда услышал голос матери.
- Франкфурт-на-Майне! Вот он, ваш Франкфурт, что людям стоит! Бабам русским! Евдокиюшке и мне! И другим всем! - говорила мать и, кажется, заплакала, но Тимка ничего не понял.
А потом ему показалось, что мамка присела на краешек его постели и крепко-крепко прижалась к нему.
Тимке было хорошо, и он тоже прижался к матери.
А за окнами - Тимка чувствовал это и даже, казалось, видел продолжал валить снег. Только уже не мелкая пыль, а настоящий, крупный, пушистыми хлопьями. Верно, зима все же будет. Будет!
12
...Острая классовая борьба дает знать о себе и в нашей школе.
Так, например, пионерку Машу С. жестоко избила собственная мать лишь
за то, что та горячо защищала колхоз. Избитая пионерка прибежала в
школу и прямо на уроке заявила: "Не слушайте тех, кто выступает
против колхоза..."
И з с т е н н о й г а з е т ы Е л ь н и ц к о й
н а ч а л ь н о й ш к о л ы з а о к т я б р ь 1932 г о д а.
13
Тимка проснулся рано. Мать собиралась на работу. Вид у нее был совсем больной. Такой Тимка ее еще не помнил.
- Тебе плохо? Да? - спросил он.
- Ничего, Тимок, пройдет. Голова чуток болит.
Мать ушла на свои парники, а Тимка побежал в школу. Но не успел он подняться на другую сторону оврага, как понял, что о письме знает уже чуть ли не вся деревня. Наверное, если бы по радио об этом сообщили, и то бы меньше людей о письме узнали.
Ребята, что встретили Тимку по пути в школу, засыпали его вопросами:
- А про что там в письме написано?
- А что это - Франкфурт, где? Город? В Западной Германии?
- От какого отца письмо-то, непонятно?
- Значит, он шпион? Да?
Такие вопросы обескуражили Тимку.
- Не знаю я ничего. И письма никакого не видел! Отстаньте! - сердито сказал он и побежал вперед.
Тимка не замечал уже ни снега, завалившего за ночь овраг, ни птиц, прыгавших по веткам деревьев, ни преобразившихся елей, что будто украсились белыми шкурками зайцев и песцов. С трудом пробираясь по узкой тропке, только что проложенной ребячьими валенками, он вышел к школе.
Возле крыльца толпились ребята из разных классов. Еще издали Тимке показалось, что все они ждут его.
Он замедлил шаг. Но как ни иди медленно, все одно - школы не минуешь.
Тимка издали выбрал из всех ребят своих, одноклассников, и подошел.
- Здравствуйте! - сказал он вместо обычного: "Привет!"
- Здорово! Привет! Здравствуй! - отозвались ребята.
- Ну, что там в письме? - сразу же спросил Леша Махотин.
- А я не знаю, - признался Тимка.
- Так и не знаешь! - ехидно произнес Леша. - Скрываешь небось! А пионер еще! Галстучек-то надел!
- И надел! И всегда буду носить! А тебе что? - сказал Тимка.
- Помолчи ты, утопленник! - прикрикнул на Махотина Саша Водянин. Говорит тебе человек, что не знает, - значит, не знает...
Тут бы и кончиться разговору, да нет, Лена Нестерова влезла:
- Раз из Западной Германии письмо, наверно, он власовцем стал или бендеровцем. В войну такие были...
- Не бендеровцем, а бандеровцем!..
- Да чего ты болтаешь! - возмутился Миша Решетов. - "Власовцем, власовцем"! Как же он мог, когда он на кладбище у нас лежит? Я и то помню, как его хоронили...
- Не о нем же речь! - возразил Саша. - От первого мужа Матвеевны письмо... Ведь, говорят, написано там на конверте - от первого...
- А я, девочки, что-то никак не пойму, - вступила в разговор Зина Рылова, самая что ни на есть спокойная и рассудительная девочка в классе. - Ведь первый муж Марии Матвеевны на войне погиб. В Чехословакии будто, говорили...
- Мало ли что говорили!
- Это еще как сказать!
Ребята опять загалдели, и только Тимка стоял молча, не зная, что делать.
Наконец громко зазвенел долгожданный звонок.
- Пошли-ка лучше! - предложил Саша Водянин. - И вообще, какое это имеет отношение к Тимофею? Это ведь не его отец, - добавил Саша, желая, видимо, закончить разговор.
Тут уже сам Тимка не выдержал.
- Нет, он мой отец, - сказал он тихо, но упрямо. - Он мой первый папка... Мой! Мой!
14
С И З О В В. А. 1904 - 1956.
ПОГИБ, ЗАЩИЩАЯ НАРОДНОЕ ДОБРО
Надпись на могиле.
Здравствуй, дорогая бывшая жена Мария!
Представляю, как удивишься ты, получив это мое письмо. Ты
считаешь меня погибшим и, наверное, даже получила в свое время
официальное уведомление о моей смерти. Но чего только не случается
на войне! Меня уже в покойники записали, и в могилу определили, да
поторопились - очнулся я от бессознания и попал к хорошим людям. А
наши-то, свои, бросили меня, считая скончавшимся. Так я чудом
остался живым и вот теперь, через много лет, решил написать тебе.
От людей, бывавших в России, я узнал, что ты жива и находишься
в прежнем месте, в нашей деревне, и будто бы даже стала партийной.
Сначала я не поверил этому. Ведь ты - простая деревенская женщина и
никогда не рвалась к политике...
Остаюсь к тебе с большим приветом твой бывший муж Февралев Иван
Константинович.
Передавай от меня поклон всем нашим деревенским мужикам и бабам
и прочти им мое письмо.
Не удивляйся, что это письмо написано незнакомым тебе почерком.
