На опушке леса он споткнулся и полетел вниз под откос к дороге, поднимая руки с автоматом и гранатами.
Мы с Заикиным еле успевали за ним. И вот мы уже в придорожной канаве у столба со сбитым указателем.
- Тише дышите, черти! - шептал капитан, а сам, как и мы, еле сдерживал дыхание.
Слева по дороге полз бронетранспортер. До него оставалось метров сто, не больше. А мотоцикл? Есть ли за ним мотоцикл? Мы старались разглядеть его, но мотоцикла не было видно. Не видно и пеших немцев. Значит, молодцы наши, добили всех. Или добивали - вдали еще слышны выстрелы.
Бронетранспортер подходил все ближе и ближе к нам.
- Не стреляйте, сначала я, - шепнул капитан, стуча зубами.
То ли от ожидания, то ли от страха его всего трясло.
Мы замерли, прижавшись к земле. Еще минута. Шум мотора все слышнее.
- Спокойствие, главное - спокойствие, - шептал капитан.
Я взглянул на Заикина. Младший лейтенант был сосредоточен и только одним глазом смотрел на дорогу. Второй глаз у него был прищурен, словно он собирался стрелять. Но стрелять пока некуда и целиться некуда. Бронетранспортер полз, лязгая гусеницами, по дороге. Вот он уже совсем близко - двадцать пять, двадцать, пятнадцать, десять метров...
Дорога грохотала, шумел мотор, тяжело сопели капитан и мы с Заикиным.
- Ложись! - крикнул капитан и бросил две гранаты.
Удар! Треск! Лязг металла!
Капитан схватил автомат и начал стрелять. Из бронетранспортера выскакивали немцы - один, второй, третий. Они валялись, и мы с Заикиным тоже стреляли: он из пистолета, я из автомата.
Бронетранспортер дымил. Шесть немцев уже лежали возле него. Мы замерли - выжидали. Может, будут еще? Но из машины никто не показывался.
Заикин первым предложил:
- Посмотрю...
- Подожди! - рявкнул капитан. - Отдохни минутку...
У него тоже не хватало сил подняться. Он улыбался - беззаботно, совсем не по возрасту.
- Ну ладно, иди! - сказал он через минуту Заикину. - Тихо.
Заикин вылез на дорогу.
В моей фляжке была водка.
- Возьмите, - предложил я капитану.
- Вот спасибо, дорогой! Вот спасибо! - Капитан сладко чмокал, повторяя: - Еще глоточек... Вот теперь в самый раз.
- Дай и мне. - К нам в канаву спустился Заикин. - Там еще водитель. Готов!
Он взял фляжку, сделал несколько глотков, сказал: "Гадость!" - потом возвратил мне:
- Хорошо. А ты что ж?
Теперь можно и мне. Два глотка - и фляжка пуста. Я надел ее на ремень, рядом с подсумком.
- Двинулись? - спросил капитан. - Как там наши?
Мы вылезли на дорогу. Уже отойдя от бронетранспортера шагов на двести, капитан вспомнил:
- А документы? Пойди сбегай. На всякий случай. Мы подождем.
Я возвратился к машине. Расстегивал шинели, пуговицы нагрудных карманов. Считал про себя: раз, два, три, четыре, пять... У шестого в нагрудном кармане было пусто. И в другом - пусто. Пришлось расстегнуть гимнастерку, отколоть булавку. Шесть. Седьмой в машине. Я полез туда. Отвалил немца от смотровой щели. Отвалил с трудом. Руки его застыли на рычагах. Теперь - семь.
Когда я возвратился к офицерам, услышал их разговор:
- А до войны? - спрашивал Заикин.
- В ВУАПе работал. Не знаете такую организацию?
- Не слышал.
- Всесоюзное управление по охране авторских прав. Была такая.
- Сколько же вам?
- Пятьдесят седьмой.
Он заметил меня. Спросил:
- Взял?
Потом как-то виновато взглянул на Заикина:
- Вы не против, товарищ младший лейтенант, если я с собой их?.. Вам ведь все равно, вы воюете, а для меня это первый и, наверно, единственный случай...
Заикин благородно согласился:
- Передай документы убитых капитану.
Я передал.
- Вы не обижайтесь. - Капитан спрятал документы в карман. - Случай такой... Сами понимаете...
Мы возвратились к своим и стали хоронить убитых. Сержанта. Еще двух солдат. Трое трофейщиков были ранены, но легко. Они трудились вместе со всеми. Для облегчения дела могилу решили не рыть. Положили убитых в боковую часть окопа и засыпали землей.
Все равно этот мокрый немецкий окоп никому уже не потребуется.
Потом попрощались:
- Бывайте!
- Бывайте!
Финчасть и остатки трофейной команды пошли в одну сторону, мы - в другую.
Начало смеркаться. С сумерками подул ветерок, пробирающий до костей. Мокрые шинели и штаны похолодели. В комбатовских сапогах и моих ботинках хлюпала вода.
- А жаль, что я так и не спросил фамилию, - произнес Заикин.
- Чью?
- Да капитана этого.
Потом мы одновременно вспомнили про то, о чем оба забыли:
- А третий пост?
Вернулись, благо недалеко. Развилка дорог - хороший ориентир, а свежая могила на опушке леска - теперь памятное место. Отметили его на карте. Сюда удобно тянуть ход. И обзор вокруг отличный. Вдали виден Бреслау - все в том же зареве пожаров и в темных облаках.
- Ты не злись, - вдруг сказал Заикин. - Я же не знал, что у вас это самое, ну всерьез... Мне уже и так попало. Соколов, думал, съест. Говорит: "Иди и извиняйся, подлец!" По старым порядкам - перчатку, мол, тебе! Дуэль! Не злись! Договорились?
- Договорились.
Вдруг Заикин застеснялся совсем по-детски:
- А у тебя есть ее фотография? Покажи, пожалуйста!
- Нет.
Фотографии ее у меня действительно не было.
Зарево пожаров над Бреслау освещало обратную дорогу. Вот уже последняя тропка, и мы опять месили грязь, сокращая путь по полю.
На земле лежала убитая лошадь.
Двуколки уже не было. Видно, старшина уехал. Только лошадь - темной тушей в темноте. Блики пожаров играли на ее рыжей шкуре.
- Слушай, я весь день тебя ищу, - обрадовался Вадя Цейтлин, когда мы вернулись к своим. - Понимаешь ли, подсунули мне тут одно задание; так я хотел посоветоваться, по секрету, конечно...
- А что случилось?
- Да замполит поручил наградные писать. Мне, говорит, некогда, а тебе все равно нечего делать. Я и правда сегодня болтаюсь, как у знамени отдежурил. Вот по этому списку. - И Вадя показал какую-то бумажку. Говорит, надо подвиги описывать, и покрасивей, а что писать, я просто теряюсь. И посоветоваться не с кем. Помоги!
Я мельком взглянул на бумажку. Почему-то первой увидел фамилию Протопопов...
- Не знаю, Вадя! Не знаю! Пиши что хочешь! А я - спать! Не могу, дико спать хочется!..
