Остановившись у глиняного карьера, я понаблюдал за рабами, согнувшимися под тяжестью своей ноши. Охранники-саанаэ равнодушно взирали на своих подопечных, на кнуты, опускающиеся на спины провинившихся, и, кажется, с удовольствием слушали стоны и хрипы всех этих смердящих мужчин и женщин. Смотрели на то, как они падают и поднимаются вновь.

Под деревьями лежал. обнаженный мужчина, умерший, судя по всему, несколько часов назад и уже начинавший распухать, испускать зловоние. Его лицо еще не успело побагроветь, глаза почему-то были открыты, но это оказалось иллюзией — кто-то их съел, оставив лишь пустые глазницы.

Я прошел через лес и уселся на невысоком холме за школой, глядя на поле. Там опять тренировалась школьная команда, но на этот раз посерьезнее, потому что через неделю должны были начаться занятия. Здоровые молодцы, наталкиваясь друг на друга или на своего центрового, издавали сдавленные хрипы. Мне бросился в глаза красивый мускулистый парень, из-под шлема которого выбивались золотые кудри, и правая крайняя хрупкая, длинноногая девушка с прямыми черными волосами. По тому, как они склоняли друг к другу головы при разговоре, можно было догадаться, что между ними что-то происходит.

Мяч шлепнулся около полузащитника. Быстроногая девушка легко оставила позади своих преследователей. Полузащитник с трудом схватил мяч до того, как его достал соперник.

Сверкающий коричневый шар двигался в воздухе, подобно патрульному кораблю хруффов, и, приостановившись в высшей точке траектории, ринулся вниз. Девушка даже не повернулась, просто посмотрела на надвигающуюся тень, подняла руку в нужный момент, и мяч легко приземлился на ее ладонь.

Потом он был прижат к груди и направлен в ворота.

Похоже, в этом году ребята не проиграют ни одного матча.

Покинув свой наблюдательный пост, я отправился по грязным улицам поселения Чепел Хилл. Почемуто мне вспомнилась Народная республика Герей. Она представляла из себя маленький городок, а точнее, деревню, очень похожую на эту, только под другим, серо-голубым небом отдаленной планеты, где даже днем виднелись звезды. Солнце — яркая вспышка, далекая, изящная, маленькая, а Герей — крошечный, тесный мирок, двигающийся вокруг звезды класса К7 на границе своей экосферы. Еще несколько миллионов километров дальше в космос, и соединенные усилия активного геохимического цикла и биосферы были бы бесполезны.

Чтобы выжить, жители Герея трудились в поте лица, причем трудились для повелителей, о мотивах поведения которых никта не имел представления. Не знаю, что двигало ими.

Мы пробыли там очень недолго, и у меня не было возможности как следует их узнать. Поэтому я не могу сказать, что толкнуло туземцев на мятеж, побудило воевать и сражаться с нами луком со стрелами и копьями с каменными наконечниками. Веретенообразные, маленькие, голубые человечки, похожие на прямоугольных насекомых, подбадривая себя щебечущим воинственным кличем, умирали, причем довольно неплохо.

В тот последний день я стоял с их вожаками и молча смотрел, как они шепчутся своими тихими, шелестящими голосами, дотрагиваются друг до друга, заглядывают в глаза. Когда они были готовы, то пришли и встали в середине своей, «палаты общин», той же самой комнаты, где ранее они приняли решение поднять мятеж. Предводитель сделал мне знак, что-то шепнул, и мятежники выстроились в ряд.

Мы все время общались через выданные господами трансляторы, поэтому без них понять туземцев мне было невозможно.

Я прошел в противоположный конец шеренги, расстегнул кобуру, вытащил оружие и передернул затвор. Несколько туземцев внезапно почувствовали слабость в коленях, зашатались, пытаясь выпрямиться. Стоявшие рядом подбадривали ослабевших товарищей.

Я называю это мужеством. «Их ждет лучший мир», — так, кажется, говорят в подобных случаях. У туземцев были органы, похожие на маленькие уши, и я знал, где расположены слабые места черепной кости, защищающей мозг, где находится центральный нерв. Приставив дуло к этому месту почти вплотную, я выстрелил. Вслед за выстрелом стена позади шеренги окрасилась темно-серой кровью. Жучок-туземец упал, а его соплеменники непроизвольно повернулись на шум. Я шел вдоль шеренги и стрелял, стрелял, стрелял.

Могу сказать, что местные жители были очень удачно устроены. Удачно для нас, потому что кровь всегда выливалась спереди и крайне редко разбрызгивалась сзади. Когда стреляешь в гуманоидов, возникает определенная проблема с кровяными брызгами, особенно при использовании энергетического мощного бластера. Близко к казненным подходить нельзя, потому что выстрел сносил полголовы жертвы, а мозги, смешанные с кровью несчастных, забрызгивали все на свете, в том числе и лицо стреляющего. Так припечатывали, что не отмоешься.

В живых остался один предводитель. Он стоял неподвижно, бесстрастно, не трясся, не шатался.

Вообще-то трудно говррить о проявлении мужества и стойкости у инопланетян. Неподвижность у них может означать крайнюю степень ужаса. Они даже могут умереть от страха, но конечности трястись не будут.

Когда я похлопал его по плечу, вожак дернулся, пошатнулся и, чуть повернув голову, взглянул на меня своими светло-коричневыми. глазами с шестью маленькими зрачками, собранными в их центре.

Послышалась незнакомая речь, напоминающая мягкий шепот.

Подняв пистолет, я выстрелил ему между глаз.

Вожак застонал, осел на землю, поднес руку к вдавленному лицу и рухнул на спину. Потом прошептал еще несколько слов своим шелестящим голоском и успокоился.

Позже мы сожгли здание и все нем, собрав жителей и заставив их смотреть.

Я сидел в одиночестве на скамейке около отцовского дома., наблюдая за тем, как заходит солнце, как темнеют небеса, в знакомой последовательности высыпают звезды и начинают кружиться в вечном, — никогда не прекращающемся танце.

Я говорил себе: «Ну хорошо, ты поступил подобным образом для, всего этого, ради сохранения жизни на Земле. Цивилизация повелителей — твоя цивилизация, все, что ты или кто-нибудь другой будет когда-либо иметь. Ты делал это неоднократно и ровно столько же будешь делать еще. Нет причины беспокоиться из-за какого-то пустяка. Что из того, что на этот раз бунтовщиками оказались близкие соплеменники? Ах, дерьмо какое, ну говори с собой, говори, успокаивай совесть, расправь плечи, подними подбородок, джемадар-майор. Ты всего лишь часть огромной машины, ты поклялся на верность и верен своему долгу, ты — цивилизованный человек. Содеянное тобой имеет простое объяснение — ты исполнял свой долг. Да, долг, не больше и не меньше. А теперь иди домой, джемадар-майор, твоя работа едва началась».

Я ощущал комок в горле, непроизвольно стискивал зубы и жмурился. Наконец звезды превратились в расплывчатые пятна. Я глубоко вздохнул несколько раз. Ну вот, уже лучше. Переживания еще никому не приносили пользы. Кроме того, сделанного не изменишь и прошлого не воротишь, надо больше не возвращаться к этому.

Но когда я вернулся в комнату и захотел лечь спать, то содрал со стены картину обнаженной танцовщицы и порвал ее на мелкие кусочки. Затем раздавил ее аппетитные выпуклости каблуками ботинок. В доме жило много народу: Лэнк, Оддни, мать, отец, но никто не заинтересовался шумом, доносившимся из моей комнаты.

Еще один день я провел в одиночестве, блуждая по окрестностям, скрываясь от суда людского и от глаз родных, словно отверженный преступник, последний изгой. Я кружил вокруг лесов Карборро, мимо темных дверей Каррмилла, мимо негоревшего знака «Дэвис» и в конце концов остановился у дверей дома Алике, освещенного лишь светом безжизненных звезд.

Сквозь окне гостиной пробивался слабый свет, но я не решился заглянуть внутрь Г Я не мог себе представить, что она лежит в постели и мастурбирует или сидит около старинного телефонного аппарата, ожидая моего звонка.

На одно мгновение мне показалось, что ее уже нет в живых.

Да, настало время попрощаться.