Местные жители терпеливо и, я бы даже сказал, безразлично ждали нас, и в этом их безразличии была недюжинная смелость — они прекрасно знали, что произойдет. Мы подняли свое оружие и убили их всех; огонь выстрелов был настолько ярок, что затмил собой тусклое голубое солнце.
Господа, как нам казалось, одобрили наши действия, но разве они в этом признаются? Они не существуют в реальном мире, не могут чувствовать, не могут одобрять. Все, на что способны машины, так это констатировать факт, что мы выполнили их инструкции правильно.
Следующим этапом стала отправка их создателей, а ныне слуг, голубых поппитов, очищать планету от обломков. И прибыли красноглазые твари с открытыми красными ртами, не очень разумные, но способные подбирать, то есть работать, как муравьи или машины.
Алике начала просыпаться, прильнув ко мне, вздыхая, зевая, и я мог ощутить, как перекатываются мускулы под ее кожей, как двигаются, скользя по моим бедрам, ее ягодицы. Она, слегка повернув, запрокинула голову и краем глаза взглянула на меня.
Женщина слабо улыбнулась. Она выглядела довольно смущенной.
Наклонившись, я нежно поцеловал ее:
— Доброе утро, Алике… — Ото сна голос охрип и походил на шепот.
Ее собственный голос звучал на удивление мягко и чисто:
— Никогда не думала, что ты снова будешь со мной.
— Я тоже.
Она окончательно проснулась и, повернувшись, прильнула ко мне всем телом, а потом поцеловала.
Ее губы пахли сном, мной, моей кожей. Я лежал неподвижно, боясь сбить ее настрой. Сделав паузу, женщина немного отодвинулась, дав мне возможность заглянуть ей в глаза, словно затуманенные от слез.
— Я все еще люблю тебя, Ати. Не думала, что через столько лет после твоего отъезда еще способна любить тебя.
Прижав ее к себе, я задумался над ответом. Что мог я сказать? Соврать, прекрасно зная, что через несколько недель отпуск закончится и я вновь уеду, забыв про любовь, про нее, про прошлое и настоящее? Оставить Алике с разбитым сердцем? Или сказать правду — жестоко обойтись с любящей женщиной, оттолкнуть ее, признавшись, что она исчезнет из моей жизни, воспоминания сотрутся, уступив место другим, заявить, что наши детские мечты были всего лишь глупостями? Но вместо этого мои губы произнесли:
— Я никогда по-настоящему не забывал о своих чувствах к тебе, Алике. И, наверно, по этой причине я вернулся.
Со своей загадочной полуулыбкой на лице она положила руку на мой живот, нежно провела по нему, ощущая окрепшее доказательство моего желания. Я испуганно подумал, не разрушит ли грубая проза жизни ее романтический настрой, но женщина улыбнулась еще шире:
— Я рада, что ты вернулся.
— А мне так и вовсе показалось, что я никуда не уезжал.
Поздвтракав, мы оделись, обмениваясь жизнерадостными, игривыми репликами, радуясь вновь приобретенной дружбе, и вышли из дома. Для августа и для Новой Каролины утро оказалось довольно прохладным. Мы шли вдоль старой железной дорога по направлению к лесу, раскинувшемуся за. зданием школы, следуя нашему давнему маршруту. Как и прежде, болтали, держась за руки, и отчаянно лицемерили, ну, по крайней мере я. Алике, казалось, была довольна нашей прогулкой и тем, что идет рядом со мной. Меня неотступно преследовала навязчивая мысль спросить о ее работе, но мне стало почему-то страшно. Я боялся услышать правду, не хотел ее знать.
Тропинка, ведущая вдоль Болин Крик, хорошо сохранилась, но деревья стали выше, расстояния между ними больше, кустарник разросся. Лес приобрел свой первоначальный, девственный вид, каким его увидели европейцы, ступившие на землю Каролины шесть веков назад.
Это дело рук местных жителей, собравших и сжегших сломанные сучья, чтобы в этих местах поселились олени, жившие здесь еще со времен Неолита…
Вскоре Алике отпустила мою руку и, придвинувшись ближе, обняла меня за талию. Мне ничего не оставалось сделать, как предпринять то же самое — так гораздо удобнее передвигаться. На мгновение мне показалось, что я сплю.
В моей душе всколыхнулись старые переживания, давно забытые чувства и мысли. Детьми мы любили друг друга, в том нет сомнения. Я со всей силой нерастраченной нежности первой любви боготворил эту женщину, тогда еще совсем юную. Неважно, сколько представительниц прекрасного пола, которым я дарил любовь, прошли через мои руки. А люблю ли я ее сейчас? На этот вопрос у меня пока не было ответа.
Но время от времени на меня находили приступы какого-то детского, невинного веселья, которые я тщательна скрывая…
И что из этого получится? Через несколько недель я уеду, вернусь к своим обязанностям дрофебсионального солдата, исполняемым в чужой земле и под чужим небом во имя расы господ.
А она опять будет плакать, вспоминая все, что было между нами, и, возможно, я тоже всплакну.
Хочу ли я этого? И более важный вопрос: хочет ли она этого?
Ее рука переместилась на мой живот, и большой палец оказался под поясным ремнем. В таком положении нам было довольно трудно передвигаться.
Вокруг нас лес жил своей жизнью, наполненный таинственными звуками: шелестом ветра, раскачивающего макушки деревьев, стрекотанием насекомых, щебетанием птиц, журчанием ручья, отдаленными человеческими голосами, лаем собаки. Милые, знакомые каждому жителю Земли звуки…
Во времена моего детства даже в лесу был слышен рокот машин, мчавшихся по автостраде, гул самолетов, вой реактивных двигателей космических ракет, взмывающих в небо с космодрома.
Алике нечаянно толкнула меня, затем на мгновение застыла, засунув руку в мой карман. Там, не востребованный прошлой ночью, мирно лежал пистолет. Женщина подняла на меня вопрошающие глаза. Пришлось сказать правду:
— Устав предписывает мне носить оружие.
Она задумчиво спросила: — А почему ты вчера им не воспользовался?
Перед глазами сразу встала картина: колышущиеся тени, лежащие трупы…
— В этом не было необходимости. Можно подстрелить ни в чем не повинных людей. Подстрелить невинных… — Я знал, что она тоже вспоминает лежащие на земле мертвые тела.
Мы, взявшись за руки, молча, думая каждый о своем, вновь двинулись вперед.
За школой дорога сужалась и поворачивала на запад, где земля была заболочена. Затем тропинка постепенно шла вверх, в царство леса, и упиралась в низкие глинистые холмы. Деревья как-то неожиданно кончились. Двадцать лет назад леса шумели как раз перед холмами. Сейчас их вырубили, стволы оттащили в сторону, аккуратно сложили в один большой, длинный ряд. Здесь можно было увидеть и хвойные деревья с давно высохшими иголками, и лиственные, много лет назад потерявшие свой зеленый наряд, и выкорчеванные пни, сваленные в кучу.
В красной почве зияла дыра, демонстрирующая глину хорошего качества, территория около нее была плотно утрамбована сотней ног. На краю ямы стоял саанаэ, безразличный к красотам окружающего мира, наблюдающий за своими подопечными.
Внизу кружком стояло несколько мужчин и женщин, одетых в крепкие холщовые комбинезоны и держащих в руках кнуты.
Кроме них, в яме находилось еще множество народа: мужчины с лопатами, мужчины и женщины с корзинами, выстроившиеся в длинную очередь, ведущую к краю ямы. Все они были обнажены, прекрасно сложены, их великолепные, мускулистые, натренированные тела блестели от пота. И эти полубоги терпеливо ждали, пока наполнятся их корзины, а потом, сгибаясь под тяжестью ноши, шли наверх.
Некоторые представительницы слабого пола оказались прехорошенькими, отлично сложенными: высокая упругая грудь, тонкая талия, плоский мускулистый живот, широкие, сильные плечи. Мужчины же походили на героев детских фантазий, сильных и отважных.
Одна из женщин поскользнулась на влажной глине и упала, рассыпав содержимое корзины. Крупная, плотного телосложения надсмотрщица, шагнула к ней и, размахнувшись, ударила красотку кнутом.
Сплетенный из нескольких веревок кнут, рассекая воздух, издал резкий, пронзительный свист и оставил кровавый след на прекрасной спине рабыни: