Офицеры легкой артиллерии организовывали иногда скачки в своих частях; участвовать в офицерских скачках кавалерии они не могли.

Верховая езда офицеров и солдат в легкой артиллерии была поставлена в общем хорошо; верховая езда в конной артиллерии не уступала езде кавалерии.

Для поощрения ездовых в их искусстве устраивалась в легкой и конной артиллерии состязательная езда на призы в запряженных орудиях: 1) фигурная (фигуры обозначались поставленными на местности колышками), когда фейерверкер-командир орудия и ездовые должны были так провести орудие по фигуре, чтобы не задеть и не свалить колышки и 2) на пересеченной местности с преодолением препятствий.

Подготовка в артиллерийском отношении общевойсковых начальников

Общевойсковые начальники получали теоретические сведения по артиллерии при прохождении ими курсов в военных училищах, в офицерских школах и в академиях. В зависимости от того, когда и где они проходили курс, уровень артиллерийских знаний общевойсковых начальников был крайне разнообразен и в общем невысок; главным образом, потому невысок, что техника артиллерии быстро двигалась вперед и от нее отставали даже многие артиллерийские начальники, не говоря уже о других.

Практическое ознакомление с артиллерией общевойсковых начальников могло осуществляться: путем совместной службы, при общности ее интересов; путем подчинения им артиллерии с возложением на них ответственности за ее боевую подготовку; путем совместной стрельбы и маневрирования артиллерии с другими родами войск; путем прикомандирования общевойсковых (начальников для временной службы к артиллерии, командирования их на более поучительные артиллерийские полигоны на время групповых стрельб и пр.

До 1910 г. полевая артиллерия не была подчинена начальникам дивизий, в состав которых она входила. Этим объяснялось, главным образом, незнакомство с артиллерией старших общевойсковых начальников, в мирное время за нее не ответственных и потому мало ею интересующихся. Периодически происходившее тогда ознакомление с артиллерией старших пехотных начальников и офицеров генерального штаба носило поверхностный характер и не могло принести сколько-нибудь существенной пользы. Войсковые маневры того времени давали только некоторую практику штабам в отдаче приказаний и распоряжений, но на подготовку общевойсковых начальников в артиллерийском отношении, да и на тактическую подготовку войск вообще не оказывали почти никакого влияния.

Русско-японская война обнаружила незнакомство со свойствами скорострельной артиллерии и применением ее в бою старших общевойсковых начальников. В большинстве случаев они не вмешивались в боевую работу артиллерии; если же иногда распоряжались ею в бою, то часто весьма неудачно, заставляя занимать открытые позиции, стрелять по целям, не заслуживающим внимания артиллерии или недостижимым для ее огня; многие из них имели вредное обыкновение оставлять в резерве значительную часть артиллерии, причем она вводилась в бой с опозданием или вовсе не успевала и обречена была на бездействие; из опасения потери тяжелых орудий при отступлении осадная артиллерия по распоряжению старших начальников преждевременно убиралась с позиции (под Ляояном 28 осадных орудий были убраны с позиции в Телин, не сделав ни одного выстрела). Отсутствие взаимного понимания и внутренней связи между артиллерией и пехотой приводило к тому, что во время русско-японской войны артиллерия в бою вела так называемое "артиллерийское состязание" во время, назначенное для подготовки атаки, и бездействовала во время атаки, оставляя без огневой поддержки свою пехоту в самые тяжелые для нее моменты боя.

В военной литературе, в числе отрицательных сторон подготовки старой русской армии, указывалось, что среди специальных родов войск (в том числе артиллерии) проявлялось стремление выделиться из общевойсковой организации в особые ведомства, что облегчает специальные достижения, но демилитаризует род войск, лишает знакомства с ним армию и затрудняет ее боевое применение.

Несомненно, такое стремление было, и особенно сильное до русско-японской войны, когда действительно артиллерия составляла особое "артиллерийское ведомство", находившееся под "высоким" покровительством своего специального начальства, возглавляемого лицами царской фамилии, непосредственно подчинявшимися царю.

Но мало того. Как уже отмечалось выше, в старой царской армии замечалась иногда даже враждебная рознь между отдельными родами оружия, переходившая в толщу армии с офицерством. Причиной этого явления было различие классового состава офицерства и неправильное воспитание военной молодежи.

По данным военно-статистического ежегодника за 1912 г. сословность офицерства русской армии выражалась в процентах:

Потомственных дворян

Генералов - 87,45

Штаб-офицеров - 71,46

Обер-офицеров - 50,36

Потомственных почетных граждан

Генералов - 7,72

Штаб-офицеров - 10,53

Обер-офицеров - 14,44

Духовного звания

Генералов - 1,39

Штаб-офицеров - 4,22

Обер-офицеров - 3,60

Купеческого звания

Генералов - 0,75

Штаб-офицеров - 2,31

Обер-офицеров - 3,61

Крестьян и мещан

Генералов - 11,48

Штаб-офицеров - 2,69

Обер-офицеров - 27,99

В среднем классовый состав офицерства выражался в таком виде в процентах: дворян 69,76, почетных граждан 10,69, духовного звания 3,07, купеческого звания 2,22, крестьян и мещан 14,05.

Большинство офицеров старой русской армии первоначальное военное воспитание получало в закрытых военно-учебных заведениях, в так называемых кадетских корпусах (временно в 1870-х годах, в период реформ, реорганизованных в военные гимназии). В кадетские корпуса принимались сыновья дворян, преимущественно военных, иногда в виде исключения сыновья военных священников. Только в конце 1912 г. (приказ военного ведомства 15 ноября 1912 г. No 628) разрешено было допускать к приему в кадетские корпуса "сыновей лиц всех сословий своекоштными на остающиеся свободными вакансии по конкурсному испытанию, за исключением родившихся в иудейской вере, которые не допускались". Эта запоздалая и половинчатая мера не могла оказать никакого влияния на изменение классового состава офицеров до начала мировой войны.

Таким образом, большая часть офицерства принадлежала к дворянскому сословию и, казалось бы, классовое различие не должно было играть большой роли. Но в действительности классовая рознь была, так как гвардия комплектовалась офицерами почти исключительно из дворян, за нею следовала кавалерия и специальные войска, офицерство же не из дворян служило, главным образом, в армейской пехоте; наконец, в самом дворянском сословии была классовая рознь между знатным титулованным дворянством из крупных помещиков, служившим в гвардии и отчасти в кавалерии, и обедневшим дворянством из мелкопоместных владельцев или неимущим дворянством из военных и чиновничьих семейств, служившим большею частью в пехоте и в специальных войсках.

Офицеры генерального штаба, которыми преимущественно комплектовался состав высших общевойсковых начальников, служили в штабах и военных управлениях и за немногими исключениями составляли обособленную от войск корпорацию, смотревшую несколько свысока на строевых. Что же касается генерального штаба вообще, а также высших штабов и главных управлений военного министерства, то не столько они служили для армии, сколько армия для них.

Отчужденность высших начальников и генерального штаба от войск, рознь в офицерской среде и между отдельными родами войск, воспитание командного состава в страхе ответственности - все это приводило к взаимному недоверию и неправильному сознанию долга взаимной выручки, к инертности при необходимости проявления личной инициативы в боевой обстановке.

Указанные недочеты мирной подготовки царской русской армии, и в первую очередь ее начальствующего высшего состава, ярко обнаружились во время русско-японской войны на полях Манчжурии, столь обильно политых русской кровью в интересах империализма.