— О!.. Месье Робен! Вот это находка! Очень важная находка! Идемте же! Скорее! О, Боже! Так распорядилась судьба! Вы будете счастливы! Мне повезло!..

— Да успокойтесь, Гонде! Возьмите себя в руки! Что же стряслось, объясните мне наконец! Что вы такое нашли, славный мой приятель?..

— Месье Робен, идемте… Идемте скорей! Вы многое видели в своей жизни, но такое, клянусь, еще никогда не попадалось вам на глаза!

— Да что же это, что?!

— Ну… там собака… она караулит… паровую машину! Нет, нет, я не спятил! — Гонде почувствовал, что возбуждение способно придать его словам оттенок неправдоподобия. — Я трогал! Я видел! Это хорошо спрятано! И упаковано как надо. Блестит, как серебро. Идемте же! Прошу вас, идемте скорей!

Исполненные живого любопытства, Робен, Шарль и Никола устремились вслед за Гонде. Нет, бывший каторжник ничего не выдумал, не сошел с ума. В какой-нибудь полусотне метров возвышался над раскопками холмик земли вперемешку с увядшей зеленью, а на нем торжественно застыл Матао, словно воплощение самой бдительности. Тонкий луч солнца, проникая сквозь вершины деревьев, золотой нитью доставал до самого дна ямы и заставлял искриться трубы и краны очаровательного парового двигателя.

— Это наша машина! — восторженно вскричали Шарль и Никола.

— Спасибо, Гонде. — Робен был взволнован. — Вы оказали огромную услугу нашей колонии!

— Но это не все. Там находятся и копры, они расставлены вокруг машины. Я их на ощупь определил… И что-то еще… чертовски тяжелое, — продолжил каторжник, который снова энергично раскапывал грунт.

— Наверняка это наши баллоны с ртутью! — догадался Шарль. — Отец, ты слышишь: ртуть! Отныне можно приступать к разработкам золота. Какие у нас планы?..

— По-моему, все ясно. Извлечь как можно скорее наши орудия производства, столь счастливо найденные, погрузить их снова на лодку и вернуться домой. На этот раз будем охранять понадежней, не правда ли, Гонде?..

— О да, месье Робен! Теперь уж ни один смельчак или хитрец меня не проведет!

— Но как же нам перенести такую массу железа?.. — задумался вслух Анри.

— А для воров тут не было проблемы…

— Наверное, их было больше, чем нас…

— Но у нас же есть еще индейцы капитана Вампи… Если мы им хорошо заплатим, они не откажутся поработать носильщиками!

— Пустые разговоры! — засмеялся Шарль. — Ты разве не помнишь, Никола, когда мы заказывали в Европе все эти машины и материалы, то всегда выдвигали условие: чтобы они были в максимально разобранном виде, удобном для транспортировки… Просили даже следить, чтобы отдельные части и секции весили не больше тридцати килограммов…

— Ну, это же вполне естественно, ведь при нынешнем состоянии колонии, когда нет ни дорог, ни вьючных животных, люди тянут груз на своих плечах…

— Так что наши копры весят всего по тридцать килограммов, только на пять килограммов больше нормы, установленной правительством. Что касается самого паровика, то конструктор Дебэйе придал ему необычайно скромные размеры, и это при том, что машина обладает очень большой мощностью… Шесть человек смело могут ее нести на ровной доске до самого берега!

— Браво! Итак, за работу! — заключил Анри, поигрывая своей атлетической мускулатурой. — Ты в ответе за все, мой маленький Шарль!

Пока робинзоны, развив кипучую деятельность, заняты переноской груза, вернемся в хижину, чьи обитатели еще не пришли в себя после дерзкой выходки Гонде и бегства того, кого все принимали за подлинного священника, настолько хорошо играл негодяй свою роль.

Сперва растерянные и немного пристыженные, индейцы, как достойные представители своей подвижной и переменчивой расы, вновь обрели привычную беззаботность. Две юные мисс, расстроенные исчезновением отца и болезнью матери, тихо плакали в объятиях мадам Робен.

Бедные дети с душевным смятением наблюдали, как быстро меняется лицо их милой матушки. Взгляд потускнел, в нем не было больше жизни, губы судорожно сведены, из горла вырываются бессвязные слова и хриплое, прерывистое дыхание. Обильный пот струится по искаженному лицу, обретшему оттенок восковой бледности.

Напрасно мадам Робен, давно знакомая со всеми фазами и особенностями ужасной гвианской лихорадки, пыталась утешить несчастных девушек. Самая трогательная нежность и забота лучшей из матерей и лучшей из жен были в данный момент бесполезны.

— Моя мама погибла!.. Моя мама умирает! — рыдала Люси.

— Мадам! — стонала Мери. — Спасите ее! Помогите!..

— Мои милые бедные дети! Терпите и надейтесь! Все, чему нас научил долгий и болезненный опыт, все, на что способна искренняя преданность, мы все испробуем, мы используем малейшую возможность!.. Надо только дождаться окончания приступа…

— Но она же умрет!

— Посмотрите, какая она холодная!

— О, Боже! Она не узнает нас больше!

— А этот бред… какие-то бессвязные слова…

— Мама! Это я!.. Мы здесь, рядом с тобой!

— Надейтесь, дети мои, надейтесь! Я думаю, что через час приступ пойдет на убыль. Тогда попробуем хинин…

— О мадам! Но для чего ждать!

— Так надо, — твердо отвечала мадам Робен. — Хинин, принятый во время приступа, может усилить его интенсивность, а это очень опасно для вашей больной матери.

— А опасность еще не так велика в данный момент? — Девушки отчаянно искали хоть маленький лучик надежды.

— Нет. Если мы сможем предупредить повторение приступа или, по крайней мере, смягчить его, если он снова обострится, то ваша мать скоро выздоровеет.

— О! Мадам, как вы добры! И как мы вас любим! — Девушки пытались улыбнуться сквозь слезы.

— Но ведь я — женщина… И я — мать… — просто отвечала мадам Робен.

В эту минуту молодой бони неловко, но почтительно выдвинулся на авансцену, держа перед собой большой флакон с прозрачной жидкостью.

— Ломи, дитя мое, — сказала мадам Робен, — что это ты затеял?..

— Маленькая индианка дала мне этот флакон, чтобы вылечить белую мадам от солнечного удара…

— Но у нее нет солнечного удара!

— А я думаю, что есть, мадам. И все краснокожие люди так думают.

Поскольку разговор шел на креольском наречии, девушки переспросили:

— Что он сказал, мадам?

— Этот добрый негр полагает, что ваша матушка страдает от солнечного перегрева, и он просит меня дать ей лекарство, которое креолы используют в подобных случаях.

— И мы тоже вас просим, мадам, — воскликнули девушки, с благодарностью поглядывая на черного богатыря. — Ведь это лекарство безвредно, не так ли?

— Совершенно безвредно, но я боюсь — увы! — что оно также и бесполезно. Однако не имеет значения. Не хочу вас лишать хотя бы ничтожного шанса. Давай свой флакон, Ломи!

Бони приблизился и вручил жене изгнанника сосуд из прозрачного стекла с расширенным горлом, один из тех, которые в Европе служат для хранения консервированных фруктов. Он был наполнен водой и содержал еще некоторое количество зерен маиса. Там же на дне лежал серебряный перстень. Горлышко закрывала простая тряпка, обмотанная тесемкой.

По всей видимости, больше всего миссис Арабелла испытывала боль в голове, потому что бессознательно, автоматическим жестом прикладывала руку ко лбу, как это делают страдающие менингитомnote 417. Мадам Робен осторожно наклонила флакон, затем перевернула его кверху дном таким образом, что широкое горло, прикрытое куском материи, плотно прижалось ко лбу. Ловко удерживая склянку в таком положении, женщина как бы застыла в терпеливом ожидании.

Обе девушки, крайне удивленные и заинтригованные, стали свидетелями странного явления. Вода во флаконе, сохранявшая, вполне понятно, уровень температуры окружающей среды, вдруг как бы вскипела и забурлила. Зерна маиса запрыгали во все стороны и стали стягиваться к центру вследствие вихревого движения, как это бывает с горохом в кипящем котле. Вода казалась действительно закипевшей, потому что крупные пузыри самопроизвольно возникали в ней, исчезали и снова появлялись.