Однажды вечером, через несколько дней после начала Карибского кризиса, они с Джоуи снова были в "Голливудском фонтане". Отец по-прежнему запрещал ему встречаться с Алексом, но Джоуи не обращал на это внимания. На этот раз он спешил поделиться с другом радостью - Лаура ответила на его записку, но Алекс не слушал его. Он был готов к тому, что каждую минуту может разразиться война между Советским Союзом и Соединенными Штатами, особенно теперь, после того как президент Кеннеди отдал распоряжение ВМС США о блокаде Кубы. С экрана телевизора постоянно доносились сообщения дикторов о том, что с минуту на минуты будет оглашен специальный информационный бюллетень.

- И вот она подошла ко мне, - восторженно сообщал Джоуи, - и говорит: "Это но ты написал мне ту миленькую записочку, Джоуи?" А я говорю...

- Помолчи, пожалуйста, - перебил его Алекс, и Джоуи, явно оскорбившись, закрыл рот.

На экране телевизора как раз появились крупные титры "Специальное сообщение", а затем возникло лицо диктора.

- Сегодня утром советский премьер Никита Хрущев, - серьезным, чуточку торжественным голосом зачитал сообщение диктор, - официально объявил о том, что советские ракеты будут выведены с Кубы. Хрущев заявил, что СССР пошел на этот шаг в интересах дела мира...

- Что?! - изумился Алекс.

Джоуи покачал головой.

- Я не верю в это.

- Советский Союз готов предъявить мировому сообществу все необходимые доказательства и гарантии того, что эти намерения серьезны, - продолжал диктор.

На экране, однако, его лицо сменилось кадрами кинофильма, снятого с низколетящего военного самолета. Съемки позволяли рассмотреть советские военные корабли, отплывающие с Кубы. На палубах кораблей были размещены длинные, цилиндрической формы предметы, укрытые брезентом. Заметив приближающийся военный самолет, русские матросы сняли брезентовые чехлы, демонстрируя ракеты. Они махали американцам руками, а один из кадров, сделанный с очень близкого расстояния, позволил рассмотреть даже приветливые улыбки на лицах военных моряков.

- Должно быть, я сплю, - пробормотал Джоуи.

Алекс молчал, он был слишком расстроен, чтобы обсуждать с другом случившееся. Ощущение было такое, словно кто-то ударил его молотком по голове. Почему русские так поступили? Что теперь будет?

Понемногу он пришел в себя. Русские капитулировали перед американцами и теперь отступали. Они уходили с Кубы "в интересах мира", и это могло означать только одно: когда они размещали ракеты на революционном острове, они действовали в интересах войны. Может быть, Россия совершила ошибку? Прав ли был Кеннеди, когда назвал русских агрессорами?

Алекс спрыгнул со своего табурета и ринулся к двери.

- Куда ты? - крикнул ему вслед Джоуи, но Алекс не ответил.

Всю дорогу домой он бежал и ворвался в квартиру точно смерч или ураган. Нина готовила в кухне.

- Хрущев выводит ракеты с Кубы, - задыхаясь, выкрикнул он. - Он уступил!

Алекс пристально смотрел на Нину, и она растерялась. Она быстро-быстро заморгала, нахмурилась и неуверенно переспросила:

- Это что, шутка?

- Нет, не шутка! Я сам видел русские корабли, отплывающие с ракетами. Их показывали по телевизору!

Некоторое время Нина молча смотрела на него, потом опустилась в кресло, плотно сжав губы, как всегда в минуты раздумья.

- Ну, - сказала она наконец, - это еще раз доказывает, что Советский Союз - миролюбивая страна, которая ради сохранения мира готова даже поступиться...

Но Алекс не мог ей поверить.

- Как ты можешь так говорить! - взорвался он. - Как ты можешь продолжать их защищать? Они чуть не начали мировую войну!

- Но, Алекс...

- Ты всегда их защищаешь, не так ли? Ты всегда находишь веские причины, по которым они делают то или иное. Ты не можешь смириться с тем, что они тоже могут поступать неправильно!

Он бросился в гостиную и сорвал со стены портрет улыбающегося Кастро.

- Нечего тут улыбаться! - пробормотал он со злостью.

Но самое страшное случилось сразу после праздника Шавуот.4

В последнее время Алекс стал особенно интересоваться иудаизмом. В прошлом году ему исполнилось тринадцать, но Нина отказалась праздновать его "бар мицва"5, который она считала варварским обычаем.

Алекс остался этим крайне недоволен. Его очень интересовало, как евреям удавалось выжить на протяжении стольких веков, и он хотел больше узнать о своем народе. "Должно быть, что-то особенное в нашей религии, размышлял он, - раз она помогла нам справиться со всеми катастрофами и уцелеть, несмотря на все преследования и массовые убийства". Он надеялся, что религиозная учеба накануне "бар мицва" приоткроет ему секреты иудаизма, однако спорить с Ниной ему не хотелось. Алекс решил, что, когда он станет старше, обязательно попытается с этим разобраться.

В день еврейского праздника Шавуота он, ничего не сказав Нине, отправился в ближайшую синагогу. Но служба его разочаровала. Мужчины в ермолках и молитвенных шалях пели и молились на иврите. Он ни слова не понял, а не зная содержания молитв, не имел ни малейшего понятия, когда вставать и когда садиться. Даже среди своих соплеменников он чувствовал себя чужим.

На следующий день он заметил Ральфа Бэрра, выходившего из классной комнаты, в которой должны были начаться занятия. Несмотря на то что в прошлом они часто дрались, теперь оба демонстративно игнорировали друг друга; еще одна потасовка грозила исключением из школы обоим. Однако в это утро Алекс заметил на лице своего врага злобную ухмылку. Удивленный, Алекс подошел к своему столу.

На столе лежал чистый белый конверт. Когда Алекс открыл его, из конверта выпала газетная вырезка. Это была статья из "Дейли ньюс", датированная прошлым четвергом. Заголовок гласил: "Русские тайно казнят выдающихся еврейских литераторов". Статью сопровождали несколько фотографий, на которых были изображены пожилой человек в очках по фамилии Михоэлс еще один худой мужчина с высоким лбом по фамилии Фефер, однако его внимание сразу же привлекли два имени, обведенные красным карандашом.

Виктор Вульф и Тоня Гордон-Вульф.