Никто ей не ответил: представления о голографии у нас были одинаково смутные. Кто его знает!..

- Или мираж?.. - предположил я.

- Мираж? - переспросил Толя с убийственным презрением. - Где ты видел мираж ночью? Да еще с таким неземным пейзажем?

- Неземным? - настороженно повторил Володька. - Ты сказал - неземным? Верно ведь! А если это...

- ...мир иной? - съязвил Лешка. - Вогнуто-выпуклые пространства? Тоже мне Гектор Сервадак! Робинзон космоса!

- А я верю, - тихо проговорила Наташа. Наверное, женщины больше нас подготовлены к восприятию чуда. - Это действительно - мир иной. Только какой?

- Бред, - бросил Лешка, помолчал, потом развернул свою мысль более пространно: - Поймите вы, я сам фантастику читаю и почитаю. Но всерьез новая гипотеза может привлекаться лишь тогда, когда ранее известное не объясняет факта. Это - азы корректности. Зачем звать пришельцев из космоса, когда загадки земной истории можно объяснить земными же причинами? Зачем говорить об иных мирах, когда мы еще не выяснили - не галлюцинация ли это? Не мираж ли? Не какое-нибудь наведенное искусственное изображение? Мы не видим луча проектора? Но ведь есть и иные способы создания изображения. Мираж ночью? А вы точно знаете, что ночных миражей не бывает? Можете за это поручиться? Ты? Ты? Ты? - Он поочередно тыкал пальцем в каждого из нас. - Так зачем же зря фантазировать? Это всегда успеется.

Возразить было трудно. Мы стояли, молча вглядываясь в картину.

- Стоп! - сказал вдруг Володька. - Сейчас мы все проверим. Я мигом, ребята! - И он убежал к палаткам.

- А ведь это... диво появилось недавно, - сказал Толя. Так родилось это слово - "диво": усть-уртское диво. - Часа три назад. От силы - четыре. Когда сушняк для костра собирали, я как раз между этими соснами прошел тут еще куст есть, я об пего ободрался, о можжевельник чертов...

- Любопытно. - Лешка закурил, огонек отразился в стеклах очков. Знаете, чего мы не сообразили? Проектор, проектор... А экран? Мы ведь его только вообразили: есть проектор - должен быть и экран. Ведь эта штуковина болтается в воздухе. Правда, сейчас умеют создавать изображения и в воздухе, насколько я знаю.

- Возможно. - Толя похлопал себя по карманам. - Дай-ка сигарету, я свои в палатке оставил. Спасибо. Как вы думаете, почему оно не светит? Ведь там - день, а сюда свет не попадает... Слушайте, а что Володька задумал, а?

- Увидим, - коротко сказала Наташа.

Лешка тем временем обошел сосну, ограничивающую "диво" справа, и сразу же исчез.

- А отсюда ничего не видно. Только сгущение какое-то в воздухе. Сейчас я его ощупаю.

- Давай вместе, - сказал я и пошел к нему.

Уже начинало светать, и мы ориентировались свободнее. Сразу же за деревом начиналось, как сказал Лешка, "сгущение". Воздух быстро, на протяжении каких-нибудь двадцати сантиметров, уплотнялся, превратившись в конце концов в твердую, идеально гладкую, прохладную на ощупь стенку, полукругом идущую от дерева к дереву. Дотянуться до ее верха мы не сумели, даже когда Лешка взобрался ко мне на плечи.

Вернулся Володька в сопровождении Чошки. Чошка - полугодовалый кобелек, если верить Володьке - карельская лайка. Их два брата - одного помета: Чок и Получок. Это охотничьи термины, значения коих я никогда не понимал. Чок - интеллектуал. При любой возможности он садится и предастся размышлениям, уставясь в одну точку, сосредоточенно морща лоб и нос. Наташка утверждает, что это у него "наружные извилины".

Володька притащил свою гордость и предмет всеобщей зависти усть-уртских охотников: скорострельный охотничий "манюфранс" - изящный, легкий, с полупрозрачным прикладом из какого-то пластика. В день восемнадцатилети его подарил Володьке Трумин, сам заядлый охотник, купивший ружье во врем не то конгресса, не то симпозиума в Лионе и потом два года сберегавший дл этого случая.

- Смотрите! - Володька показал пальцем на какую-то точку в зеленом небе "дива". - Видите, птица не птица - летает что-то такое, птеродактиль тамошний?

Приглядевшись, мы убедились, что это не просто точка, а крохотный черный треугольник, по-орлиному пишущий в небе круги. Володька вскинул ружье, прицелился. Грохнуло. Полет треугольничка словно сломался, на мгновенье он замер, а потом наискось скользнул вниз. Володька опустил ружье.

- Ну что, Лешенька? Мираж? Галлюцинация? Диапозитив?

Лешка смолчал.

- Н-да, диво!.. - раздраженно проворчал Толя.

И вдруг мы вздрогнули от Наташиного истошного:

- Чок! Чок!

То ли, пошевелив наружными извилинами, Чок решил принести добычу хозяину, то ли ему просто захотелось рассмотреть поближе, что там такое, трудно сказать. По словам Наташи, он легко, одним прыжком проскочил между соснами - туда, в экран, в картину, в "диво", на миг остановился обалдело и помчался вперед, оставляя на песке ямки следов.

- Чок! - заорал Володька. - Чок! - Он пронзительно засвистел, но Чок игнорировал все наши призывы. Характерец у него всегда был более чем самостоятельный...

В какой момент Володька ринулся вслед за ним, а не заметил - только услышал сдавленное Лешкино: "Стой, кретин!", а потом меня сшибло, и мы оказались на земле - все трое: Лешка, Володька и я.

- Держи его! - скомандовал Лешка, и я рефлекторно вцепился во что-то не то в руку, не то в ногу, успев предварительно получить хороший удар по скуле.

- Вот теперь вы и в самом деле ополоумели! - Над нами стояла Наташа. Она сказала это так отчужденно, что мы сразу остыли.

- Где моя очки? - спросил Лешка, поднимаясь на ноги, вид у него был сконфуженный. - Никто их не видел?

- На. - И Наташа отвернулась, глядя в "диво".

Мы тоже посмотрели туда. Багровое солнце поднялось выше. А из песка фантастически быстро, как в замедленной киносъемке, прорастали какие-то черные стебельки. Вблизи они еще только высовывались на поверхность, по мере удаления становились крупнее и на глазах раскрывались навстречу солнцу, напоминая выгнутые стрекозиные крылья. Чок потерялся в этих проросших зарослях.

Володька вскочил, протянул мне руку. Я тоже поднялся и отряхнул брюки и рубашку от хвои.

- В герои-первопроходцы захотел? - спросил Лешка зло. - А как вернуться, ты подумал? А если там воздух ядовитый?