— Стой. Где. Стоишь, — отчеканил Стекляшкин.

И Ревмира, что характерно, и правда встала, где стояла.

Доцент уже начал приходить в себя, уже мотал головой, и даже оторвал от чемодана одну руку, чтобы пощупать ушибленное место. Стекляшкин воспользовался этим, рванув доцента на себя, и сильно оттолкнув подальше.

— Нуте-с…

Стекляшкин обмахнул рукой замки от песка, подергал… Нет, закрыто было прочно, а ключ если и был — теперь ищи его.

— Володя!!! — раздался дикий вопль супруги.

Краем глаза Стекляшкин уловил движение. Что-то подсказало ему, что оглядываться времени уже нет, и он кинулся вперед головой, как только что Хипоня на чемодан и только откатившись, встал и посмотрел на то, что вызвало такой вопль у Ревмиры. Странными рывками двигался вперед Хипоня, отставив правую руку с ножом, выставив вперед растопыренную левую, хищно согнув колени для броска. Трагически изогнутые губы, мутный взгляд.

…Сначала Саша увидел, что на террасе начали плясать. Прыжки с воплями, странные телодвижения, судорожные скачки вызвали у Саши ощущение, что там пляшут чеченскую или там дагестанскую… в общем, какую-то горскую пляску… как он ее понимал. Выглядело крайне дико, тем паче — под полуденным солнцем; но от кого-кого, а от своих клиентов Саша готов был ожидать решительно чего угодно.

Уже потом ухо приняло истошный крик, который мог принять на свой счет каждый из пляшущих:

— Если ты его зарежешь, то и ты сам мне не нужен!

И Саша рванулся наверх. Стекляшкин и Хипоня прыгали на полусогнутых, оттопырив одну руку, отведя другую, с лезвием; они и впрямь напоминали каких-то варваров-танцоров, но плотно сомкнутые губы, напряженные мышцы лица свидетельствовали — все тут очень и очень всерьез. Мужики подкарауливали друг друга, и рано или поздно должно было случиться нехорошее. Как видно, не одному Саше приходило это в голову: Ревмира завывала, как сирена.

Но не ей было дано предотвратить возможное смертоубийство. Потому что Ревмира была частью происходящего… до какой-то степени — его причиной. А Саша был человеком извне, и его разумные поступки делали реальной экспедицию со всем ее безумным замыслом. Голос Саши прозвучал, как глас самого разума:

— Эй, что это вы тут делаете?! — И еще проще и хлестче: — Как вам не стыдно?!

И этого хватило для Стекляшкина… Пожалуй, даже для Хипони. Мужики не выпустили ножей, но расслабились, встали спокойно. Видно было — приходят в себя, и скоро сами будут удивляться, что затеяли.

Но тут взгляд Саши упал, так сказать, на самый предмет раздора — на злополучный чемодан. И глаза его округлились, как у совы:

— Где вы его нашли?!

Ответа не было. И Саша шагнул к чемодану.

— Вот не думал, что его когда-нибудь увижу!

— Что, знакомый чемодан?! Может быть, твой?! — защищала Ревмира свою собственность.

— Не мой… Моего деда… Откроем, а?

— Мы пытались открыть, не получается.

— Не открывали вы, а… — Саша вовремя прикусил язык, — в общем, дайте сюда нож. Если это тот чемодан, на крышке должны быть буковки «В.Т.» — значит, Валерий Трофимович. Так деда звали.

— Нет, здесь буковок никаких нет… — тянул Хипоня, вроде бы исследуя крышку, а сам норовил на нее снова присесть.

— Буквы с другой стороны… Не валяйте дурака, давайте нож! — прикрикнул Саша, почти силой отбирая нож у Алексея Никаноровича.

Тот захныкал, отбежал подальше, так, чтобы между ним и Стекляшкиным стояла бы еще Ревмира.

Саша ковырялся в замке лезвием ножа, пытаясь открыть. Один замок все-таки щелкнул, второй Саша просто сломал. Все невольно подались вперед, когда Саша распахнул чемодан… Но в нем был исключительно песок.

Покосившись на Хипоню, Стекляшкин все-таки встал на колени, запустил руки в песок. Нет, там ничего больше не было.

— Может, песок золотой?! — изрек Алексей Никанорович дрожащим фальцетом.

Оба Стекляшкины фыркнули.

— Вот! — Саша радостно стукнул по крышке. Стоило ему провести тыльной стороной руки по внутренней поверхности крышки чемодана, как тут же проступили буквы «В.Т.», прорезанные чем-то острым. — Вот спасибо, что нашли… У деда с покоса чемодан смыло.

— Если это дедовский, так как он сюда-то попал?!

— Мой дед немного чудак был, — сказал Саша чуть смущенно, — он принципиально носил на покос еду только в «городском» чемодане. Ни котомок он не брал, ни узелков… Принципиально. Вот. А в наводнение пропал чемодан… Дед даже поболел немного с горя, а потом другой завел, посовременнее.

— Погодите, погодите, Саша… Когда было наводнение?

— В шестьдесят девятом.

— И с тех пор чемодан так замыло?! Так глубоко замыло?!

— А что ж… Тут промоина была. Видите? Вот от того куста и до того… — Саша говорил так убедительно, что все вроде бы увидели, как узкой полосой понижается поверхность террасы.

— Так все равно не может быть! Вода, получается, взяла и намыла… На такую высоту! За такое время!

— А что в этом такого странного?! Вон видите остров? Его двадцать лет назад не было…

— Так на нем же кусты!

— А потому и кусты… Если б ему было пятьдесят, тогда бы и деревья были…

— Не могу представить себе, что река так быстро работает! — признался Стекляшкин. — Я думал, тому островку тысячи лет.

— Я тоже! — поддакнула Ревмира. — Наверное, тут дело в реке… Горная, быстрая.

Саша пожал плечами. В этом он не разбирался.

— Что ж вы нам раньше не сказали?!

— А вы не спрашивали.

Из этой истории с древним чемоданом и незаконченной поножовщиной были два следствия — кратковременное и долговременное.

Кратковременное состояло в том, что Стекляшкин первым перешел реку, не дожидаясь других и не помогая Ревмире. Перешел откровенно так, чтобы в случае чего — не подставиться.

Одним из долговременных последствий этого происшествия стало то, что Стекляшкин стал постоянно носить с собой нож.

Второе долговременное следствие состояло в том, что проводник в этот вечер собрал свой матрас и отправился куда-то в лес.

— Саша, куда вы?!

— Да так…

И это было не единожды — Саша стал спать отдельно от других, в лесу. Наступал вечер, и Саша уходил куда-то, совершенно невзирая на погоду. Стекляшкин специально проследил и убедился, что в машине Саша тоже не ночует. Насколько он мог сообразить, Саша каждый раз прятался в другом месте.

Вечером пятнадцатого погода продолжала портиться. Тайга стояла молчаливая, суровая, ни дуновения ветерка. Солнце частью закрывала дымка — скорее парило, чем жарило. Мошка окончательно озверела. «Стало много мошки», — смеялся Стекляшкин. Нормальное настроение сохранялось у него и у Саши, Ревмира и Хипоня были все-таки подавлены.

За день пробили два шурфа… на северо-восточном направлении. Вдохновленный Хипоня орал, что уж третий, через 23 метра, точно окажется то, что надо. Стекляшкин же все сильнее сомневался и в кладе, и в саженях, и в Хипоне и заражал этим даже Ревмиру.

За ужином вспыхнуло пылкое обсуждение: а если придется все-таки еще бить шурфы? На вторых красных скалах? Еды-то всего на неделю! А если не хватит еды?!

Саша давно слушал все разговоры, при нем стесняться было глупо. Все уже знали, что если не по делу, то встревать в разговор он не будет. А если скажет, от этого всем будет лучше. Вот и сейчас:

— Что-то вы очень выразительно кашляете, Саша… К чему бы это?

— К еде… К еде, Ревмира Алексеевна. В тайге без еды нельзя, это верно… Только тут везде еда, только что под ногами не валяется.

— Какие-нибудь корешки? — осведомился неприязненно Хипоня.

— Не только… Это мясо, рыба, яйца, овощи. Хотите, покажу?

— Что именно?

— Ну… например, рыбу.

— Рыбу?! Здесь?!

— Рыбу…

— А ну, покажи!

Саша быстро пошел к булькающему ручейку… трудно было поверить, что тут вообще может водиться что-то кроме водомерок. По дороге он срезал прут, не замедляя шага, заточил. Подойдя, Саша резко сунул прут в воду, и вода вдруг словно закипела.

— Вот она, рыба…