Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Мама, я же не против… Только что тогда… это же последняя воля?

— Как хочешь… Я могу помочь тебе, мне самой не нужен клад. Но я боюсь, ты сама не сумеешь все взять…

Этой истории не произошло бы, имей Ирка уверенность, что сумеет справиться сама. Но Ирка совсем не была в этом уверена, и это одна из причин, по которой стали возможны все дальнейшие события. Вторая причина… Трудно, очень трудно семнадцатилетней девчонке противостоять собственной маме. Тем более маме, которая всегда царила в доме; маме, которая всю коротенькую жизнь Иры заботилась о ней и решала все ее проблемы.

И в эту ночь мама с дочкой первый раз посмотрели, что завещал дед. В первый раз — потому что потом и та, и другая не раз смотрели в эти документы, пока не выучили чуть ли не наизусть.

Почему мама с дочкой? Потому что сначала папа еще не вернулся, еще выполнял мамины поручения. Потом папа вернулся, но страшно устал и лег спать. А мать и дочь Стекляшкины долго сидели в этот вечер.

Ветер гнал темные тучи. Темнеть уже и так начинало рано, часов в десять вечера, а тут с семи сгустилась темнота. Далеко на горизонте громыхало. Темные клубы разных оттенков серого и черного освещались на мгновение зарницами.

А Ирка постепенно разбиралась, кто же все-таки был ее дедушка. До 1953 года Алексей Владимирович Миронов был сталинский сокол, сотрудник НКВД и вообще большой человек. Причем если до 1946 года он еще был не самым большим человеком, всего-навсего майором НКВД, следователем и не более, то с января этого года Алексей Владимирович стал начальником большого спецлагеря и существовал уже как гораздо больший человек по своему месту в системе.

Лагерь находился далеко, в самом сердце Саян, и ехать к нему надо было по грунтовке, проложенной про свежей просеке. Зимой дорога действовала исправно, разве что в сильную метель наносило столько снега, что грузовик не мог пробиться. А вот весной всякая связь прерывалась — на две недели, на три. Так же и осенью. Летом, в проливные дожди, дорога тоже становилась непроезжей.

Но другой связи, в общем-то, и не было нужно. В лагерь увозили продовольствие, оборудование для горных работ, боеприпасы. При умелом руководстве запас был всегда обеспечен, и от двух недель без трассы ничего бы с лагерем не сделалось. Еще в лагерь везли врагов, которые должны были сначала принести пользу трудовому народу, а потом сгинуть без следа.

Из лагеря везли… Из лагеря везли только один стратегический материал… Очень важный стратегический материал, без которого страна победившего социализма, отечество рабочих и крестьян рисковало не распространиться на весь мир. Лагерь и построили непосредственно для разработки рудника. Рудник начинался прямо в лагере, и каждый день люди из бараков спускались прямо в штольни.

Лагерь выполнял важную функцию, даже сразу две важные функции — добывал стратегический материал и истреблял врагов народа. Его начальник занимал важное, почтенное положение в НКВД и во всем обществе.

В должности начальника лагеря Алексей Владимирович пребывал до 1956 года. Отсюда он вырвался на несколько дней, чтобы жениться и привезти жену на рудник. Спустя год здесь у него родилась дочь, Ревмира Алексеевна Миронова.

— Мама, а ты помнишь этот лагерь?

— Очень смутно. То как проволока качается, а по ней течет вода — это дождь, ветер. То как сижу на руках у отца, а по всему — это еще те годы, на руднике. Но ничего связного не помню, все какие-то отрывки. Ты-то себя помнишь до трех лет?

Ирина замотала головой.

— Ну вот…

В 1956 году Алексей Владимирович оказался, к собственному ужасу, чуть ли не английским шпионом, применявшим недопустимые методы при ведении следственных операций, и не заслуживающим дальнейшего доверия народа и начальства. Наивный Алексей Владимирович не понял, что «фирма» нуждается в очистке днища от самых одиозных камушков, и что ничего страшного не происходит. Он все воспринимал очень всерьез и с перепугу чуть не застрелился.

Ну конечно же, пропасть ему не дали. Миронов был устроен в партийный архив, потрудился там сколько-то времени, пока его еще разок проверили: будет ли он вести себя политически правильно после лагеря? Миронов вел себя политически правильно и вскоре стал начальником первого отдела одного солидного предприятия, ковавшего электронику, необходимую для сокрушения буржуазного строя и осчастливливания трудящихся во всем мире.

Вроде бы вполне приличная должность, но конечно же, уже совсем не то. В нынешнем положении Миронова, на самом деле, не было ничего общего с тем высоким, солидным положением, которое он занимал до того, как, поддавшись враждебной пропаганде, партия сдуру начала выпускать врагов, вместо того, чтобы… гм… гм…

Хорошо хоть старые друзья, коллеги не забывали. Миронову удавалось решать какие-то мелкие дела через них — это тоже имело значение. Но главное — что он был нужен! Его мнение играло роль! Он мог определять — давать этому человеку или нет, доверять ему или рано ему доверять.

И как хорошо было сидеть среди людей своего круга и говорить о простом, о своем, о понятном! Но в жизни всегда мало счастья, и в жизни Миронова не хватало таких минут.

Но до середины семидесятых было еще ничего. Еще была какая-то работа, пусть даже чисто формальная, какое-то ощущение своей полезности. У пенсионера Миронова не стало вообще ничего, кроме сидения в собственном доме под поясным портретом Сталина. Под ним, на страшно неудобном стуле, Миронов провел больше времени за свои двадцать пять пенсионных лет, чем даже в постели. А что еще он мог бы делать?

Встав в шесть часов утра, здоровенный долговязый старик делал гимнастику, обмывался до пояса, и только холодной водой. Пил чай, презрительно прислушиваясь, как просыпались дочь и зять. Тоже мне, инженеры! Раньше восьми из постели их не вытянешь! В его время все было не так…

Когда семья вставала, Миронов уже был у себя. В комнате, где стояла железная кровать, накрытая шерстяным одеялом серого приютского вида, стоял письменный стол и полка с книгами.

В этой комнате с голыми стенами, с лампочкой без люстры, на длинном неровном шнуре, Миронов садился на простой венский стул под поясным портретом Сталина, прихлебывал чай, размышлял.

…Когда галлы ворвались в Рим, они не сразу поняли, кто сидит в креслах на главной площади Капитолия: живые люди или мумии? Только когда один галл дернул за бороду сенатора и тот ответил ударом жезла, истина проникла в сознание галлов, и они зарезали сенаторов.

Миронов ничего толком не знал о Древнем Риме, а сравнение с каким-то буржуазным сенатором показалось бы ему крайне обидным. Но вошедший в комнату мог бы усомниться так же, как те галлы: недвижимо, бесстрастно восседал на стуле долговязый старик с топорным свирепым лицом. Редко-редко моргали глаза. Еще реже двигалась рука, поднося ко рту чашечку чая. Старик сидел и вспоминал.

Жизнь кончилась. И все. И делать было больше нечего. Читать? Миронов был не очень грамотен, да и усвоил на всю жизнь, что книги — атрибут буржуйской жизни. Не говоря уже о том, что прочитать ведь можно и такое — не отмоешься! Поди доказывай потом, что по ошибке. Все книги, стоявшие в его комнате были правильные, стократ проверенные и одобренные книги. Все эти книги Алексей Владимирович помнил наизусть, и открывать их не было нужды.

Телевизор старик презирал. Друзей у него не было. Знакомых — тоже. Сослуживцы приходили раза три в год, под праздники. Дела? Он не мог ничего делать вместе с дочерью и зятем — даже в те времена, когда еще разговаривал с ними. Суетливые, шумные, ничего не могут делать так, как надо.

Дочери было семнадцать, когда Миронов стал пенсионером. Тогда он охотно делал всю работу, которую принято называть мужской: чинил трубы, продувал канализацию, прибивал гардины, перетаскивал мебель. Делал и очень многое из того, что принято считать занятием сугубо женским: готовил, стирал, убирал, даже вроде бы неплохо шил. Жизнь приучила его делать совершенно любую работу.

4
{"b":"5306","o":1}