Антон, вдруг живо представил сидящих у телевизора, или за кухонным столом и обсуждающих событие соседей. Кто-то обсасывает всё в подробностях. Кто-то даже посмеивается. Рядом сидят дети, возможно даже сверстники его сестры. Слушают пересуды взрослых. А потом под окнами появляются вот такие надписи.

После работы его ждала ещё одна новость. Евгения Владимировна рассказала, что днём заезжала Инна Сергеевна. Они долго разговаривали, пекли оладьи и потом их ели с мёдом и запивали чаем. Ира после этого разговора настолько повеселела, что решила позвонить Лесе. Когда она положила телефон на стол, её лицо было бледным. Глаза широко открыты. Ставшие вновь фиолетовыми, губы дрожали. Она медленно подошла к дивану. Завернулась в одеяло и улеглась лицом к стене. Ни слёз. Ни крика. Только молчание.

Так пошли дни за днями. Даже визиты Инны Сергеевны больше не помогали. Евгения Владимировна была в отчаянии.

И тогда Антон вспомнил про визитную карточку.

Она так и пролежала всё это время в кармане его куртки. Антон показал визитку Инне Сергеевне, и она подтвердила, что это очень сильный психолог, но за визиты он берёт приличную плату.

– Плевать!

Через час, Антон уже сидел у психолога.

В кабинет заглянул начальник следственного отдела. Просунув в дверь только голову и плечи, он вопросительно поглядел на следователя:

– Ну как, Синицын? Всё в порядке?

Тот вскочил и вытянулся в струнку:

– Так точно, товарищ подполковник! Сечины забрали заявление.

– Вот и хорошо. Этот висячок – уже не висячок. Через недельку отошлёшь отказик. – Потом он внимательно поглядел на следователя и нахмурил брови. – Ничего, Синицын. Не робей. Бывает в нашем деле и такое. Собачья работа. Такие дела не раскрываемы в принципе. Ты же сам место происшествия осматривал. Ни следов, ни свидетелей. Даже собака не помогла. Так зачем ещё и показатели отдела портить. Да?

– Так точно, товарищ подполковник.

– Вот и хорошо. Значит так. Сегодня пятница, все решили после работы пивка попить дружной компанией. Ты как на это смотришь? А, Синицын?

– Положительно, товарищ подполковник.

– Вот и хорошо. Коллектив, Синицын, великая сила. Вольно Синицын. Благодарю за службу.

– Служу России, товарищ подполковник.

– Такие дела, как правило, не раскрываются. Насильник готовится. Выбирает место, время. Готовит пути отхода. Преимущество полностью на его стороне. Это не сумасшедший, который, по сути, не понимает, что творит. Да среди сумасшедших и нет насильников в сексуальном плане. Этот человек действует хладнокровно и всегда имеет запас времени для того, что бы замести следы. Потому те из них, которые иногда и попадаются, как правило, горят на мелких оплошностях. Со временем их подводить самоуверенность

Аркадий, так звали психолога, расхаживал по скромному по размерам, но уютному кабинету, в белом халате, надетом поверх тёмно-серого костюма. На фоне чёрной сорочки виднелся серый в косую красную полоску галстук. Сквозь раздёрнутые шторы внутрь кабинета проникали солнечные лучи. Они падали на пол, широкими прямоугольниками. Мебель в кабинете тоже была не броской, но чувствовалось, что подбиралась тщательно.

– Да вы, Антон, даже не сможете представить себе, сколько людей подвергшихся нападению насильника скрывают это, боясь позора. Хотя в чём тут позор, я не понимаю. Ну, тут уж ничего не поделаешь – такой уровень сознания нашего общества. – Он внимательно посмотрел на массивные дорогие часы на запястье левой руки. – Я помогу вашей сестре, и… – Он пристально посмотрел в глаза Антона, потом отвёл взгляд и несколько секунд, как бы пробовал на вкус возникшее ощущение, – … это будет бесплатно.

– Это ещё почему?! – Антон был искренне возмущён.

– Случай уникальный и сложный, по сути. Стопроцентной гарантии я вам дать не могу. Да в такой ситуации вряд ли кто другой сможет вам, что-либо гарантировать. Потому вопрос о вознаграждении отложим до выздоровления девочки. Конечно, полного выздоровления быть не может, но я постараюсь вывести её в фазу разрешения с наименьшим риском. Тогда пережитое перестанет быть центром её жизни. Она конечно никогда не забудет о насилии, но боль и негативные последствия уменьшатся и со временем отойдут на второй план.

– Хорошо. – Антон пожал его мягкую широкую ладонь.

– Ну, тогда, диктуйте адрес, Антон, и ждите меня завтра, в половине десятого.

Мотоцикл нёс его домой. Этот полный, не большого роста человек, с карими глазами и бледным лицом, вновь зажёг искру уверенности в душе Антона, и из этой искры начало разгораться пламя веры. Веры в то, что ещё остались люди, которым не безразличны судьбы попавших в беду. Теперь всё будет хорошо.

По сторонам дороги мелькали знакомые дома. Вот их улица, вдоль которой вытянулась серая пятиэтажка с номером 1а. Вот тополя с обрезанными макушками и жёлтыми листьями. Краснеют и опадают на солнце черёмухи. На ещё зелёных газонах цветут ярко-оранжевые осенние цветы. Въезд во двор. Антон сбрасывает скорость и поворачивает руль вправо. Теперь влево за угол. И потом через весь двор к гаражу.

У дальнего подъезда, в котором находится их квартира, почему то толпится народ. Белеет кузов неотложки. Рядом сине-жёлтый полицейский УАЗ. Антон приближается. Что это? С кем-то плохо? Почему тут милиция? Он соскакивает с мотоцикла. В толпе слышится женский плач. Люди, оглядываясь на него, опускают глаза и расступаются. Впереди за спинами на асфальте что-то белеет. Это большой, расстеленный на газоне и накрывающий что то, кусок материи. Антон, наконец, проходит сквозь толпу.

Прислонившись спиной к колесу машины скорой помощи, прямо на асфальте сидит мать. Её голова запрокинута. Лицо бледное. Глаза закрыты. Возле неё суетятся люди в белых халатах. Его взгляд падает на кусок белой ткани. Под ним что-то лежит. Что-то бесформенное. В паре метров, стоит полицейский. Он заложил руки за спину и крутит головой из стороны в сторону. Антон приближается, обходит покрывало по кругу. Под его складками угадываются контуры тела. Только оно лежит как-то неестественно, будто птица, упавшая на землю после удара о стекло. На ткани расплылось бурое пятно.

Всё начинает происходить как в замедленной киносъемке. Антон подходит ещё ближе. Полицейский, увидев его, начинает медленно двигаться к нему навстречу, плавно вытягивает руку перед собой, преграждая путь. Антон отбрасывает его, даже не почувствовав сопротивления. Полицейский падает на асфальт, перекатывается. Глаза Антона широко открыты. Зубы сжаты – скрипят и крошатся. Сердце стучит в груди кузнечным молотом. В глазах темнеет. Из-под края покрывала, неестественно согнутая и белая как снег, виднеется кисть руки, тонкая, почти прозрачная и хрупкая как фарфор, на безымянном пальце которой сияет золотое колечко с голубым камешком.

Прошло два дня. Вечер. Евгения Владимировна и Антон сидели на кухне за столом, лицом друг к другу. Евгения Владимировна в чёрной блузе. Он в серой сорочке с чёрной повязкой на левом плече. Повязка, как зияющий чёрный бездонный разлом. Позади похороны. Слёз уже нет. Пустота, оцепенение и усталость.

Зашуршала бумага. Евгения Владимировна положила перед Антоном смятый тетрадный листок. На нём колонка строчек, разбитая абзацами на три части. Антон узнал почерк сестры.

– Это её последнее.

Антон начал читать: