— М-да, — начал распорядитель, почесав правой лапой левую. — За-а первую часть я бы не па-ажалел ка-аралевкий венок Ночи Лега-астая. Но вта-арая па-алавина просто пра-авальна. Ша-аблонисто. Безвкусно. Плоско. Э-этакий цыплячий ва-асторг, ка-аторым умиляется квочка-мамочка перед курами-са-аседками.
— Что-о-о, — грозно протянула Маруша. После прочтения строчки не казались ей шедевральными, но не такому надутому индюку ругать то, что сложилось в ее душе.
— Хреново! — засвистел кто-то из второго ряда.
— Хероватенько! — заливался петушиный голос за спиной.
— Хрениссимо! — защелкал иностранный акцент.
Со всех сторон доносились неприличные смешки, гуканье, хихиканье. Рядом с правой ногой размазался чей-то презрительный плевок.
— Ша! — гаркнул распорядитель, и мигом наступила тишина. — Первую часть на-ам никуда не деть! Выбирай, девочка! Или мы за-абываем про неудачный финал и делаем тебя Ка-аралевой Бала, или ты ва-азвращаешься в толпу и да-а утра мы тебя не слышим.
— Королевой? — не поверила Маруша, больше всего боявшаяся прослыть неудачницей.
— Точно! — крыло сделало витиеватый взмах, очерчивая то ли орлиный профиль, то ли макушечный хохолок. — Ну? Ты решилась?
Маруша взглянула на птиц. Те замерли, как в немой сцене. Только кот позади всех остервенело мотал головой.
«Не веришь, что стану королевой? — холодно подумала Маруша. — Королева это тебе не на пугале висеть.»
Сапфировый свет наливался жалостливой тревогой.
Глаза утконоса, чья шея завивалась спиралью штопора, на миг прояснились, а по горлу прокатился спазм.
— Эй, ты! Держи свой большой клюв закрытым! — предвосхищая нелестные речи, прикрикнула Маруша и повернулась к распорядителю. — Согласна, — громогласно отрезала она. — Когда-нибудь это должно было случиться. Я знала, что мне предначертана королевская судьба.
— Та-агда твои строчки па-аслужат сла-авами Лунного Гимна, — улыбнулся распорядитель. — А-а то у нас в па-аследнее время проблема са-а славами. А тва-ая га-алава украсит на-аш зал да-а утра, — кончик крыла ткнул точно в зенит, где в единой точке сходились все прутья. — Ка-алечко всегда га-атово.
Рядом с ведущим объявилась Птица-Пила, насвистывая «Колечко, на память колечко», подмигнула задорно, вытащила напильник, покрытый налетом ржавчины, и принялась затачивать обломанные зубцы на клюве.
— Постойте, — взъерошилась Маруша. — Кто вам сказал, что Королеве Бала необходимо отрезать голову?
— А ты думала, — удивился Пятнистый Лунь. — Королева — как идеал, — его глаза мечтательно закатились, — идеал недостижимый, — блестящие выпуклости покрылись мутной пленкой. — А стоит ли жить, когда кругом одни недостижимости? Выбирая королеву, мы признаем, что никто из нас не напишет лучше. Убивая королеву, мы избавляемся от комплексов и снова можем творить. Нет идеала — нет проблемы.
Мутнота мигом пропала. Глаза сверкали холодной яростью.
23
Что-то мягко толкнулось в левое крыло. Скосив глаза, Маруша увидела комок тумана с двумя голубыми звездами.
— Тебе оказана великая честь, — невесело улыбнулся кот. — Сознавая свою элитарность, они все же согласились принять тебя в свои ряды. Ты видишь в смерти конец пути, для них же она — отправная точка, откуда исходит луч последнего полета.
— Что можно изменить? — горячо зашептала Маруша в прокушенное кошачье ухо.
— Только драться, — качнулась кошачья голова.
— Эй, — рассердилась Маруша. — А с чего ты заулыбался? — она просияла. Ты меня обманываешь? Есть какой-то выход, о котором я не знаю?
— Нет, — улыбка кота вобрала в себя четыре сборника загадок. — Просто, по-настоящему чувствуешь себя свободным только однажды. Когда знаешь, что дерешься в последний раз.
— Эй, котяра, — нагло выкрикнул беркут с пробитой головой. — Не думай, что ты самый крутой. Здесь все мертвяками.
— Им тоже нечего терять, — улыбка кота расползалась все шире. — Выбирай, чью шею ты разорвешь в первую очередь.
Птичка пребывала в странном оцепенении. Мысли спутались, свалялись в неудобоваримый комок, как шерсть на Гарпии. Маруша не представляла, как это вцепиться в чью-то шею. Вцепиться так, чтобы хрустнули кости, а склизкая полоса кожи разорвалась, обнажая трепещущее мясо. И почему она не родилась орлом?
Страшный удар перевернул клетку. Марушу швырнуло в орущую от ужаса толпу. Птичка сжалась. Ей казалось, что по спине вот-вот полоснут ядовитые когти Скопы. Плотная масса пернатых вобрала птичку в себя. Стало жарко. Надвигалось удушье. Маруша закрыла глаза и отключилась.
Очнулась она от боли. Ее немилосердно вдавили в прутья. Кувыркнувшись еще два раза, клетка приняла обычное положение и выровняла полет.
Край левого глаза видел лишь серое оперение сапсана, из груди которого доносились странные потрескивающие звуки.
— Что-то у тебя видок невеселый, — шепнула ему в ухо Маруша. — Ты, случайно, не заболел?
Сапсан не ответил, но глаза его заволокла кровавая пелена.
— С тобой все в порядке? — из вежливости спросила Маруша. — Ведь, правда?
— Конечно, нет, — прохрипел сапсан. — Сейчас я подвинусь. Заняв мое место, ты все поймешь.
Из тощего тела торчал обломок окровавленного железного прута.
— Смотри, — прошептал кот, втиснувшийся между сапсаном и Марушей.
Клетка Безумцев лавировала между черными лохматыми лапами.
Внутри у птички все замерло. Стоило ли страдать полночи, чтобы угодить на завтрак какому-то ужасающему зверю.
— Это же елки, — радостно мяукнул кот. — Если птичьи боги и в самом деле существуют, значит, кто-то из них присматривает за тобой в эту ночь.
— Я сейчас задохнусь, — простонала Маруша, — или мне переломают ребра.
— Немного придется потерпеть.
— Опять терпеть?! — закашлялась Маруша.
Меж кошачьих лап мелькнул страшный, измазанный бурой слизью прут.
— Ты не поняла, — радость в кошачьем голосе сменилась обидой. — Елки означают лишь одно. Мы за полем. Вернее, за нескончаемой его частью.
— Как мы могли перелететь то, у чего нет конца?
— Мы не смогли, — попробовал объяснить кот. — Перелетели лишь те, кто не знал про нескончаемость. Мы же просто увязались за ними. Сейчас я выпихну тебя из клетки. Возможно, ты сразу очутишься в Вирии. Возможно, тебе придется перелететь через лес и несколько полей.
— Да сколько еще?!!!
— Не бойся. То будут обычные поля. Единственная их опасность — сонные травы. Не опускайся слишком низко, чтобы не заснуть. И не пропусти зарю.
Еловая лапа злобно хлестнула по клетке, уколов Марушу сотней острых иголок. Птичка едва успела прикрыть глаза. Может, Мать-Хищна-Птица таким образом выполняет свое обещание?
Клетка перевернулась, и ловкий котяра пропихнул Марушу к самой дверце. Квадратик жалобно ударял по ободу и намеревался вот-вот оторваться. Когда Маруша приготовилась опрокинуться во тьму, наполненную колючими лапами, кот чуть придержал ее за хвост.
— Да, вот еще, — торопливо прошептал он. — Берегись перекрестков. Их тщательно охраняют. Любое из лесных перепутий может превратиться для тебя в последнее пристанище. Теперь вперед, а я за тобой…
Серебристый мех исчез, открыв дорогу. Свистящей стрелой Маруша вонзилась в ночь. Она обернулась, вспомнив, что кот тоже собирается прыгнуть. Коты ведь не летают. Коты расшибаются насмерть. Хотя… хотя этот кот уже перешагнул за грань жизни. Но, наверное, падать с большой высоты больно даже для мертвых котов.
Однако кота не обнаружилось. Уносящуюся прочь клетку очередной раз ударило о ствол. Птичья масса сместилась, задвигая кота в свое жаркое нутро. А выход плотно запечатало чье-то белесое раздувшееся до безобразия тело, покрытое редкими неказистыми перьями.