Люди наклоняются к Винцо и подымают его. Он открыл глаза, но долго не замечал их, не осознавал их присутствия.

Я? — спросил он.

Лихорадка лопнула, по губе стекала сукровица.

Ничего, ничего, сказал кто-то, это пройдет, ты не выспался, устал, выбился из сил, смертельно измучен, а тут еще это, чему удивляться, кто знает, что ждет нас.

Он сказал им:

В роду Грнко никто никогда не уставал, не выбивался из сил и не был смертельно измучен. Никогда. В роду Грнко — никто. И никто не умер. Грнко не вошь, чтобы его раздавил какой-то гитлеришка.

Он держался за чью-то теплую руку, наконец отпустил ее, собрался с силами и спросил:

А «хейнкель»?

Он не различал ясно их лица, скорее чувствовал их замешательство. Наконец кто-то сказал:

Ах, вот что, Винцо, ты имеешь в виду генератор. Он сбил тебя с толку. Мы велели Мачуге оставить двери открытыми, чтобы знать наверняка, что генератор работает и со светом все в порядке.

А он?

Винцо принял протянутую флягу с водой, влил себе в рот, проглотил, снова влил, зажал флягу между колен, изо рта выпустил струйку воды на руки, ополоснул лицо.

А он?

Не бойся, будет в порядке.

Чиркнула спичка, все увидели, как по густой бороде стекает вода, увидели и другое: твердый, решительный взгляд.

Грнко быстро пошел по коридору, никто не мешал ему. Он спустился в подвал и без дальних слов прямо спросил графского слугу:

Местность хорошо знаешь?

Я-то? Ясное дело, знаю, ответил слуга.

Разбирается еще кто в этом ворохе железа?

Это ты про генератор? Разбирается. Есть один электрик. Вацулькой зовут. Помогал мне, сейчас ждет в коридоре.

Я пришлю его сюда, Мачуга. Схожу наверх и пришлю его. Ты пойдешь со мной, Мачуга, конечно, если захочешь, но я знаю, ты захочешь, потому что ты уже не слуга, Мачуга, ты такой же, как мы, как я. Потому и говорю, что пойдешь. Не забудь взять с собой воды и автомат, Мачуга. Буду ждать тебя на сторожевом посту у оврага.

У оврага сошлось их пятнадцать. Чуть дождило, потом задул ветер. Ребята стали под деревьями, под защиту еловых веток. Никаких резиновых плащей, предупреждал их капитан, они шуршат; все лишнее сбросить с себя. Его послушались. Теперь прячутся от ветра.

Грнко пошел Мачуге навстречу. Мачуга решил, что должен приветствовать его по всей форме: поднес руку ко лбу, пальцами коснулся облезлой бараньей шапки.

Явился по приказанию, Мачуга старался рапортовать по-военному. Прозвучало это смешно, но никто не засмеялся.

Грнко протянул ему руку, Мачуга присоединился к отряду. Со стороны реки подходил человек. Направляясь к нему, Грнко сказал:

Мы договорились, капитан. Не забудь про телефонную линию. Перережь ее точно в назначенное время; ни раньше, ни позже. Жди нас у Ворот и не давай им опомниться. Начинай, как только «хейнкель» сбросит первую бомбу. А будешь в настроении, передай привет тому, в черепахе. Сдается мне, что после налета ему будет не до смеха.

Капитан улыбнулся. Обсудили все до мельчайших подробностей.

Грнко без умолку говорил, ребята таким его не знавали. Он способен был молчать долгими часами с видом оскорбленной невинности. Сегодня вечером он действительно разговорился! В голове у него рождались невероятные планы, он весь светился вдохновением и бодростью. После ухода капитана он стал отдавать приказания так умело, будто был прирожденным командиром.

Худшим оказалось начало, потому что в самом начале он сказал:

Чтобы было ясно, ребята, в этих местах нет никаких подземных ходов, пещер, коридоров и чего там еще, на что вы надеялись.

Они были до крайности ошеломлены. Капитан тоже.

Столь же удивились они, когда Грнко открыл им свой план. План освобождения солдат был не бог весть каким совершенным, но на то с ними был капитан. Он обдумал план, дополнил, кое-где изменил. Окончательный приказ гласил: небольшие группы под командой Грнко и Мачуги, хорошо знающих местность, незаметно проскользнут сквозь кольцо немецких войск. Немцев все-таки не может быть столько, чтобы держаться за руки. И потом, Грнко с Мачугой здесь дома, кто может знать лучше их эти тропы, укромные уголки, ущелья и самые безопасные проходы?

Под вечер снова упало несколько капель, Мачуга встретил их такими словами:

Дождя не будет.

Он послюнявил палец, подставил ветру и утвердительно кивнул:

Быть сухой грозе, этот ветер я знаю. Самые крепкие деревья и те с трудом устоят.

Ребята вздохнули с облегчением, разговорились — этот ветер с попутным шумом леса будет на их стороне.

К трем часам утра они вывели свыше трехсот солдат.

Плохо дело, капитан, и Грнко злобно выругался, «хейнкель» тут здорово поработал, это верно, только пострадали-то больше нервы и дух наших. Потери невелики. Хуже то, капитан, что солдаты в ожидании очередной бомбежки разбежались по всей долине. Все врассыпную.

Голос в трубке Грнко слышал плохо.

Говори громче, капитан, грохот такой, что уши закладывает, сам себя не слышу!

Я сказал, не бросить ли это дело?

А как же остальные, капитан? А раненые? Я обещал им вернуться. Не в моей привычке не держать слова.

Рад это слышать, Винцо, это я сказал просто так.

Не время шутить, капитан, этот бой — наше дело, в этом бою мы можем потерять все, но только не доверие людей.

Ты прав, Винцо! Действуйте с Мачугой согласно твоему плану. Точно так, как мы договорились. Немецкую форму достали?

Не только форму, капитан, но и живых немцев. Пленных. Уж мы их раздобыли.

Порядок. Кончаю, Винцо, начинайте операцию «Хейнкель»!

Есть, капитан.

Задача была такова: до начала первой бомбардировки подготовить все для переброски солдат и раненых на глазах у немцев. Люди капитана перережут в одном или двух местах телефонную линию, разрыв замаскируют ветками и камнями. Перед самой переброской солдат линия будет нарушена вторично. Солдатам надо будет дождаться второй бомбардировки где-нибудь в безопасности. Об этом позаботятся их офицеры. Перед вторым налетом начнется операция «Хейнкель».

Между бомбежками до сих пор были трехчасовые интервалы, время налетов 9.00 — 12.00 — 15.00. Выдержат ли немцы их и сегодня?

Выдержали, взахлеб рассказывал вечером Мачуга. Немцы как машина. Бог мой, у меня душа в пятки ушла, а я ору как скаженный: Schnell! Los! Los![7] Немецкая форма висит на мне — меньшей-то я не нашел, зато губы что мои что немца не отличишь. Ору это я, бегаю вдоль колонны, даже тумаками подгоняю солдат... Ох, видели бы вы, братцы, пятьсот солдат...

Пятьсот сорок восемь, поправил парень за его спиной.

Ладно, пусть будет по-твоему, согласился Мачуга, ребята слушали его, рассевшись прямо на земле: Так вот, наши — беглым шагом прямиком через долину, те, что в немецкой форме, поторапливают их, впереди немецкий мотоцикл с коляской, а в нем настоящие немцы.

Мачуга глядел на стену, словно на экран. Только он да те, кто был с ним, видели все как наяву: на мотоцикле Клаус Штрайхер, до той поры арестованный немцами, — его и еще трех других Грнко нашел в погребке маленького деревянного домика.

Верить ему или не верить?

Правда, Штрайхер вызвался сам, но что, если вместо условленного «Прекратите огонь! Выполняем приказ штаба — сдавшихся словацких солдат перевести в тот конец долины, откуда их будут отправлять в плен!» — что, если вместо этого Штрайхер откроет правду? Или: что, если людям капитана не удастся вторично повредить немецкую телефонную линию? Или: что, если у кого из перебрасываемых солдат сдадут нервы? И что делать, если немцы не послушают приказа штаба и откроют огонь?

Немецкий лейтенант Клаус Штрайхер стоял в коляске, на заднем сиденье сидел Грнко: всклокоченные волосы скрыты капюшоном немецкого дождевика, борода по самые глаза — темно-зеленым офицерским шарфом, в руках снятый с предохранителя немецкий автомат. Между ним и немецким мотоциклистом к ручке сиденья привязана простыня: она заменяет белый флаг.