Эрик ответил не сразу.

- Ты едва не погибла всего три дня назад. Я бы не хотел отвлекаться на твою защиту.

- Я сломала руку французу и несколько ребер Груммару, будучи связана. Если бы не мое серебро, вся пятерка сгинула бы еще до твоего приезда.

- Серебро тебя уберегло.

- Да, но ты не знаешь, от чего.

И Беатриче встала. Эрик притянул ее к себе, усадил на колени. От ее волос пахло лилиями.

- Слишком много всего, понимаешь?..

Теплые пальцы пробежали по вискам, взъерошили пепельные волосы, забрались за воротник.

- Понимаю. Оставим это до завтра.

Уснули они, обнявшись, в уютной спальне Беатриче, под внимательным присмотром десятков золотистых тигриных и леопардовых глаз, глядевших с каждой стены.

ОБОРОТЕНЬ

Лондонские вампиры - сплошь груммаровские птенцы - больших хлопот не доставили. Оставшись без мастера, они собрались вокруг Элизабет Фарререн, самого старого после Юскади вампира. Ее муж, устав меняться, как должно вампиру, погиб во время мировой войны - просто ушел на охоту и не вернулся к утру. Сама леди Фарререн была бы рада умереть. Когда Эрик Юскади, сверкая серебром в электрическом свете, возник в ее гостиной, где галдела четверка птенцов, величественная дама времен Карла II, слегка несуразная в модной юбке чуть ниже колена, не шевельнулась, но ее глаза заблестели.

Эрик двигался стремительно, куда стремительнее свежеиспеченных вампиров. Против их количества у него были века мастерства. Пухлая Лотта, тряся выбеленной гривкой, попыталась укусить Эрика за руку, пока он отсекал голову русскому - Гаврину, невыносимо воняющему старой кровью, но с воем отлетела к стене, держась за обожженный распухающий рот. Ее голова и голова Джули-танцорки отлетели под кресло леди Элизабет, та едва успела поджать ноги в изящных туфельках из крокодиловой кожи. Последний птенец, Джоунс, держа перед собой колоду карт, как Библию, забился в угол и даже не пытался убежать. Эрик бесстрастно срубил голову и ему.

- А ведь они присягнули бы вам на верность, дон Юскади, - сказала леди Фарререн. - Все до единого. И даже я.

Эрик пожал плечами и аккуратно вытер меч шелковым кашне Джоунса. Глянул на леди Фарререн вдоль клинка. Спросил:

- А что мне делать с вами?

- А разве вы не убьете меня?

Эрик снова пожал плечами, но меч не убрал.

- Я не вижу смысла убивать вас, но, возможно, вы станете опасны в будущем.

- Для людей я и сейчас опасна.

Эрик рассмеялся.

- Как-то раз я спросил мою подругу, - она знает, кто я, - как она относится к тому, что вампир убивает от семидесяти до трехсот человек в год. Она в ответ спросила, сколько детей ежегодно умирает в Британии от недоедания и жестокого обращения - проще говоря, от голода и побоев. Я не знал, и она назвала цифру. Это больше, чем я убил за всю жизнь.

- Вы думаете, это нас оправдывает?

- Я думаю, что мы убиваем тех, кто и так должен умереть. И для большинства смерть - не худший выход. Может, в следующий раз они родятся удачнее.

- Не все, как вы, любят чахоточных. Я, например, предпочитаю здоровых и крепких. Не обязательно трезвых.

- Леди Фарререн, я не стану убивать вас сейчас. Но сохрани вас Господь от создания птенцов! Я вернусь и убью и птенца, и мастера.

- Вы обрекаете меня на одиночество. Это пытка.

- Только не вздумайте ехать в Европу.

- Вы мне запрещаете?

- Как можно? Но я сам еду туда - завтра утром. Мне не хотелось бы, чтобы вы предупредили остальных, и не хотелось бы встретить вас, скажем, в Вене.

- Как вы изменились!

- Да, физически - сильно.

- Раньше вы никогда не угрожали впрямую, тем более - женщине.

- Я и сейчас не угрожаю женщине. Я лишь сказал, что любой мастер вампиров и его птенцы в этом городе обречены.

- Значит, теперь вы - Мастер Лондона. Неуязвимый для солнца, серебра и прочих бед. Кем же вы питаетесь, дон Юскади?

- Это не должно интересовать вас, Элизабет. Но будьте уверены, что вас я на обед вряд ли позову. Прощайте.

И Эрик исчез. Элизабет Фарререн не почувствовала его ухода, как не почувствовала появления.

Спорить с Беатриче было бессмысленно. В Париж они поехали вместе. Регис просил их вернуться в Лондон на Рождество. Они не обещали.

"Лендровер" и мотоцикл остались в Лондоне. А меч, кистень и ведьмачья куртка были в багаже. Эрик взял с Беатриче обещание, что она не будет снимать серебряный воротник.

Они приехали в Париж ранним утром. Было еще темно, желтый свет фонарей, запах угля и нефти, мокрой шерсти, бензина, сигарет, дрянного кофе, умирающих цветов, свистки поездов, звуки клаксонов, крики носильщиков, гомон пассажиров заставили Беатриче сжать виски пальцами в черной лайке и поморщиться.

- Я ненавижу такие места в такое время, - пожаловалась она. - Хоть бы снег шел, а то так, мерзость какая-то, до земли не долетает.

В такси Беатриче по-детски прижалась к Эрику - совершенно несвойственный для нее жест. Он обнял девушку, поцеловал в смуглый лоб. Он чувствовал: ей действительно плохо, хуже, чем в Лох-Сторке после Груммара. Боль была не физическая, душевная, но ни Беатриче, ни Эрику не было от этого легче.

В "Рице", чувствуя внутренний вопль протеста, Эрик все же снял два смежных люкса. Не хотелось попусту рисковать. Но приняв душ и переодевшись, Эрик пошел к Беатриче. Она сидела в постели, свернувшись в тесный напряженный клубочек. Эрик присел рядом, выдернул шпильки из поблескивающего влагой узла волос.

- Люблю смотреть, как они струятся, - сказал он. - Может, вернешься в Лондон?

Беатриче покачала головой, повернулась к Эрику, прижалась щекой к его груди.

- Это пройдет. Просто я не люблю центральную Францию, здесь нет души. А Париж меня просто высасывает.

- Не замечал такого. Впрочем, последний раз я провел в Париже всего неделю, а до этого был здесь еще в правление Короля-Солнце. Тогда город был иным. А провинция тебе нравится?

- Камарг, а еще все, что к югу от Гаронны. Жаль, что сейчас зима. Хотя в Камарге и зимой хорошо.

- Я был бы спокойнее, если бы ты уехала из Парижа. Пятнадцать лет назад здесь было больше вампиров, чем в Лондоне.

- А сколько было в Лондоне?

- Гриппен, пять его птенцов, Штольц из Вены и я.