Мы все знаем, как трудно человеку принять даже естественные моменты человеческого бытия - неизбежность собственной смерти, непредсказуемость и негарантированность развития отношений с близкими людьми. Но во много раз труднее примириться с бессмысленной жестокостью диктатуры. Кому-то все-таки удавалось. Многие наши интеллигенты в тридцатые годы всегда держали рядом с входной дверью т.н. "тревожный мешок" - запас еды и теплой одежды на случай внезапного ареста. Человеку могли и не дать времени на сборы, так что лучше было быть готовым заранее. Экзистенциальный принцип: "Каждый день как последний" становился для тех, кто осознавал реалии тоталитарного государства, императивом. Удивительно, что именно эти люди, понимавшие трагичность собственной судьбы и полную невозможность ее изменить, создавали прекрасную музыку, писали стихи, противопоставляя безумию реальности мудрость своего воображения.
Но для того, чтобы, все понимая и принимая как неизбежность, продолжать жить, работать, воспитывать детей, требовалось мужество, не меньшее, чем для бунта, нужен был уровень личностного развития, доступный лишь немногим избранным.
Наиболее естественным для рядового человека, а значит, и наиболее распространенным является третий вариант реакций на реалии тоталитарного государства - определенные искажения в восприятии мира с тем, чтобы сделать его менее пугающим и более благополучным.
Можно, например, не замечать арестов и лагерей, не видеть нищеты и бесправия. В этом эффективно помогают органы массовой информации, которые при любой диктатуре делают все от них зависящее для того, чтобы подданные научились не обращать внимания на все, что, буквально, бьет в глаза на каждом шагу. Но добиться такого искажения реальности в массовом масштабе было довольно трудно - люди не только читают газеты и присутствуют на торжественных собраниях, они еще и ходят по улицам, общаются с друзьями, работают. И весь их реальный повседневный опыт не соответствует тому, что говорят официальные власти.
Необходимые искажения в восприятии мира легче осуществить не на когнитивном уровне, отрицая какие-то аспекты реальности или придумывая то, чего нет, а на аффективном, меняя не столько свое восприятие, сколько свое отношение к действительности. Да, идут аресты, исчезают люди, но это не пугает, а, наоборот, успокаивает меня, потому, что люди эти - враги, а я не враг и мне ничего не грозит. Все, что происходит вокруг, имеет своей целью благо мое и таких, как я. Наши руководители прекрасны и мудры, они никогда не совершают ошибок и всегда справедливы. И я люблю и их самих, и все, что они делают. Такое мироощущение позволяет сохранить уверенность в завтрашнем дне хоть на палубе тонущего корабля.
Любят диктаторов и верят их словам не мазохисты и не садисты, помешанные на насилии. Как правило, это вполне нормальные люди. Просто для тех, кому выпало несчастье жить при тоталитарном режиме, любовь к системе была единственным доступным для них способом избавиться от парализующего страха перед будущим, вытеснить ужас в подсознание. Невротическая любовь к источнику насилия - не оптимальная, но, пожалуй, самая распространенная реакция людей при столкновении с пугающими и неподвластными им обстоятельствами, будь то жестокие и непредсказуемые родители или диктаторы, знающие рецепт всеобщего счастья и готовые заплатить за это чужими жизнями.
Люди хотят жить в уютном и спокойном мире, в котором им ничто не грозит. Активисты экологических движений знают, как эффективно наши современники отторгают любую неблагоприятную информацию о состоянии природы, как трудно привлечь их внимание к катастрофическим последствиям их собственной деятельности. Заядлые курильщики отвергают данные о вреде никотина, зато с радостью читают сообщения о долгожителях, которые, якобы, чуть ли не с рождения не выпускали трубку изо рта. Аналогичным образом, люди, живущие при диктатуре, будучи не в силах ни изменить реальность, ни примириться с ней, строят для себя иллюзорный мир, в котором во главе государства стоят не убийцы, а богоравные вожди, и ведут они страну не к гибели, а к процветанию и счастью. И прежде, чем осуждать людей за эти иллюзии, давайте вспомним, как ужасна была действительность, от которой они пытались уйти.
У разных людей, переживших диктатуру, уровень психической деформации различен. Это зависит от личностных особенностей человека и от его семейных обстоятельств - некоторые семьи были буквально уничтожены террором, кого-то репрессии обошли стороной. После смерти Сталина и хрущевских разоблачений, когда была разрушена машина массовых убийств, или после разгрома Третьего Рейха многие люди и у нас, и в Германии смогли осознать свой прошлый страх, отреагировать его и избавиться от унизительной психологической зависимости от системы и от любви к ней, которая, по сути, была не более, чем симптомом болезни. Кому-то сделать это не удалось.
На индивидуальном уровне последствия психической травмы могут давать о себе знать долгие годы. Переживание трехлетнего возраста делает, иногда, человека больным на всю жизнь. Травмы, пережитые целыми народами, будут, наверное, ощущаться еще не одно поколение. В Германии и в России, в Румынии и в Эфиопии, во многих других странах, переживших в двадцатом веке тоталитарные диктатуры, уже давно нет системы террора, уже давно в аду те, кто ее персонифицировал и к кому были обращены сердца миллионов подданных, видевших в них воплощение гениальности и добра. Уже некого бояться, но кто-то так и живет с ужасом в подсознании и со словами любви к мертвой власти на устах. Слишком страшным было то, что им довелось пережить.
ПСИХОЛОГИЯ ПОЛИТИЧЕСКОГО НАСИЛИЯ
Жизнь человека в обществе регламентируется множеством законов и правил. Нельзя брать то, что тебе не принадлежит, даже если и очень хочется, нельзя проезжать на красный свет, даже если спешишь, следует здороваться с коллегами, даже если они тебе не симпатичны. Нормы эти различаются по степени жесткости. Часть из них носит характер пожеланий, их нарушение может привести к ухудшению отношения к нарушителю, к косым взглядам или насмешкам, но не повлечет за собой формализованных санкций. К такого рода нормам относится, например, требование придерживаться в официальных ситуациях определенного стандарта одежды. Нарушение других норм влечет за собой санкции, штрафы, но люди склонны терпимо относиться к нарушителям, оправдывая или даже одобряя их поведение. Примером могут служить столь разные акты, как дуэль в прошлом веке или самогоноварение в наших деревнях в самое недавнее время. В обоих этих случаях власть наказывала нарушителей, но сограждане их не осуждали, а часто и помогали избежать санкций. Есть же нормы абсолютно императивные, такие, как запрет на убийство. Здесь власть и общество почти всегда едины в своем осуждении преступника, наказания максимально жестки, круг ситуаций, оправдывающих действия убийцы в юридическом или моральном плане, предельно сужен.
