Когда вопрос о том, кому идти в этот поход, был решен и приступили к составлению краткого протокола и донесения, я тут же крепко уснул, так велика была моя усталость. Разбудили меня слова одного командира:
"Сейчас решается ваша судьба, а вы спите!"
Штаб утвердил мое назначение и предоставил мне выбрать день и час моего выступления в поход. Перед съемкой с якоря было приказано - сдать все секретные документы и сигнальные книги, и в виде последнего напутствия прислали пулемет.
Наступило 23 сентября. Надвигалась темная ночь. Небо заволокло тучами. Дул легкий ветер и развел порядочную волну. Около 8 час. вечера я снялся с якоря и вышел в море. Быстро исчезали берега Квантунского полуострова в темноте, и тем самым обрывалась всякая связь с крепостью и флотом. Отойдя на 8 миль от Артура, мы увидели с правого борта приближающийся к нам силуэт небольшого корабля, а затем рассмотрели силуэты трех миноносцев, идущих навстречу. Клотиковая лампочка на головном миноносце начала мигать. Это означало, что неприятель нас тоже заметил и опрашивал позывные.
Не обращая внимания на сигнал, я продолжал идти тем же ходом и курсом. Миноносцы быстро {334} скрылись в темноте, но лишь на несколько минут. Мы их скоро увидели в кильватере за нами. Насторожившись, я выжидал, что неприятель предпримет дальше. Взоры всех находившихся на палубе, естественно, обращались на корму, так что мне неоднократно приходилось напоминать сигнальщикам и назначенным: "смотреть вперед!"
Первая мысль была: как действовать, если неприятель внезапно откроет огонь? Каким маневром, пользуясь ходом и темнотой, нарушить их строй и запутать стрельбу?
Вполголоса предупредил инженер-механика о необходимости быть готовым дать разом самый полный ход. За движениями неприятеля следил с коримы мичман. Прислуга у орудий и минных аппаратов стояла на "товсь". У пулемета находился мичман Т.
Время шло... Напряжение длилось уже второй час... Стоя на мостике, я недоумевал и старался найти объяснение - нежеланию более сильного неприятеля первым вступить в бой. Неужели он ошибся и думал, что во главе его дивизиона идет свой, т. е. японский миноносец? Если это так, то оставалось лишь желать скорейшей встречи с одним из неприятельских крейсеров, чтобы при атаке его "Сильным" - мы, все четыре миноносца, оказались бы под огнем крейсера... Дай-то Бог! Это лучший выход при создавшемся положении. Но такой выход был бы слишком большой удачей, и я боялся даже мечтать о нем. Вернее всего, неприятель нас распознал, и теперь, ничем не рискуя и удаляясь вместе с нами от нашей базы, уменьшал наши шансы отступления на Артур, лишая нас одновременно возможности пробраться незамеченными в бухту к крейсерам. Оставалось только надеяться на встречу с крейсером, когда лишь сам неприятель мог выручить, ибо в противном случае всё кончится боем и, увы, - слишком неравным.
Мне приходилось не раз читать и слышать, что в самые тяжелые и опасные минуты внимание человека может быть внезапно отвлечено мыслью о совершенно другом, не связанным с данными переживаниями, даже незначительном. В эту ночь, или вернее, в часы похода, {335} когда наше положение представлялось весьма трудным, мне часто приходилось заставлять себя сосредоточивать свои мысли на том, что происходит в данный момент, а не думать о другом. Я помню, как мысленно переносился в Артур, на наш дивизион, и с завистью представлял себе картину отдыхающих и ничего не переживающих командиров.
Мне казалось, что я слышу голос, полный иронии, нашептывавший мне: "Сам ведь лез в петлю, теперь и выкручивайся. Никто о тебе сейчас не думает, никто тебе не поможет"...
"Смолкни!.. Не в петлю лезет "Сильный", а исполняет свой долг перед Родиной".
Мои мысли полетели дальше, на госпитальное судно "Монголия", на котором в эту ночь не смыкает глаз одна из сестер милосердия - моя жена, моля Всевышнего о благополучии похода "Сильного".
Так, при сильно напряженном состоянии нервов, бродили мысли, перебрасываясь с одного на другое, как бы ища, на чем можно остановиться и успокоиться. Между тем, вырывавшееся время от времени пламя или искры из труб неприятеля снова приковывали мое внимание к ним и грозно напоминали о предстоящей развязке.
Мы подходили уже к островам. Надежда на встречу с крейсером была потеряна; вход в бухту был отрезан идущими за мной миноносцами. Продолжать идти так дальше становилось бессмысленным. Рассвет близился и неминуемо должен был принести гибель, а потому необходимо было принять какое-то решение и приступить, не медля, к его выполнению.
Всё это время мы поддерживали полное давление пара и имели возможность сразу развить полный ход и, не усиливая огня в топках и не пуская вентиляторов, сохранить его в продолжение нескольких минут: Я условился, что по моим двум звонкам в машину, инженер-механик разом даст полный ход и будет держать таковой, пока не падет пар.
Наши переговоры с инженер-механиком внезапно были прерваны подбежавшим ко мне сигнальщиком и мичманом, наблюдавшим на корме. Они доложили, что {336} ближайший к нам миноносец отклоняется вправо, а идущий за ним влево. Их маневр был ясен: поставить "Сильного" с кормы в два огня. Теперь каждая потерянная секунда могла быть роковой. Я дал два условных звонка в машину и миноносец, будто подпрыгнув, рванулся вперед - быстро с 13-ти узлов переходя на 24...
Содрогаясь всем корпусом, врезаясь и будто ныряя сквозь волны, принимая целые каскады воды на палубу, и дождь и брызги на командный мостик, несся "Сильный" от неприятеля. Он несся в непроглядном мраке ночи, под шум своих мощных машин и быстро вращающихся винтов. Враг, который два часа предвкушал легкую добычу и испытывал наши нервы, начинал отставать. Схватившись за поручень мостика, я впился глазами в неприятельский миноносец, который быстро скрывался из виду, и через несколько мгновений оба они исчезли. Выждав еще несколько секунд, я положил лево на борт. За кормой взвился бурун от положенного руля и миноносец, накренившись на левый борт, покатился влево, принимая правым бортом удары волн... Отскочив на несколько кабельтов в сторону и исчезнув из вида неприятеля, мы снова легли на прежний курс. Пар стал быстро падать. Уже через несколько минут машины еле вращались, развивая всего 2-3 узла. В кочегарках шла лихорадочная работа: осторожно, под непосредственным наблюдением инженера-механика, поднимали пары, не пуская в ход вентиляторы.
