– Я… Я не знаю, – честно ответила Эйли и первый раз робко, с трепетным чувством коснулась рукой телескопа – холодной стали, словно клинок древнего рыцарского меча.

– Сейчас мы что-нибудь придумаем, – Смит махнул рукой, советуя этим жестом Эйли не беспокоиться, и нагнулся к окуляру, наводя телескоп на цель.

– А как вы можете смотреть небо, – спросила его Эйли, – если у вас только маленькое окошко?.. Вам же ничего не видно!

– А вот и нет. Через это окошко, моя милая, мне такое видно… Никому и не снилось. А все небо мне и ни к чему. То, что я ищу – там, – он, не глядя, указал пальцем в окно.

– Вы что-то ищите? А что именно?

– Ух, какая вы любопытная. Это тайна.

– Я так и знала! Нет, это не честно… Почему всегда для меня все тайна? Даже и вы – то же самое…

– Нет, у меня – действительно тайна. Не беспокойтесь, не только для вас.

– Прекратите называть меня на «вы»!

– А как же мне тебя называть?

– А вот так, как назвали сейчас… На «ты». А то мне кажется, что вы все время шутите. И тайну вашу я обязательно раскрою!

– Кто знает, может быть… – Смит улыбнулся и щелкнул пальцами: – Вот так. Готово. На звезды нам с вами смотреть… Просите, нам с тобой смотреть еще рановато, поэтому рекомендую начать с луны. Как вам луна?..

– Луна?.. – Эйли проглотила комок воздуха. – Давайте!..

– Прошу! – Смит улыбнулся, отошел от окуляра и взмахом руки пригласил к нему Эйли.

Эйли поняла, что настала ее пора. Трудно даже представить, как долго она ждала этого. С самого утра. В общем, для обычного человека, вроде нас с вами, это было бы и не очень долго – но уж точно не для Эйли, тем более не для случая, когда речь идет о телескопе и о звездах. Теперь пусть не звезды, пусть – луна, не важно! Главное – что первый раз в жизни.

Первый раз в жизни Эйли, прищурив один глаз, наклонилась к окуляру телескопа, и в этот миг все вокруг шло уже как-то не так. Ну, как будто человек катится с горы на велосипеде, катится себе и катится неторопливо, притормаживая, и тут тормоза у него ломаются, и он понимает, что не может остановиться, что бы он ни делал. При этом дорога впереди – прямая-прямая, широкая, как река, ни одного поворота, ни одного холмика, склон кончается плавно, и останавливаться человеку, откровенно говоря, совсем и не хочется. Вот что-то подобное чувствовала и Эйли, будто время для нее превратилось в полет с горы на велосипеде. Она, совсем приблизившись к окуляру, почувствовав, что вот-вот в его заглянет, приостановилась, оттягивая это событие и не решаясь в конце концов его осуществить.

Вот она зажмурила оба глаза, а потом, широко распахнув один из них, посмотрела в окуляр.

– Ну как, вы видите луну? – поинтересовался Смит, отойдя на два шага и философски сложив руки на груди.

– Вижу… – честно ответила ему Эйли.

Она в тот миг видела луну так крупно, как она и не ожидала увидеть. Огромное бледно-желтое пятно, рассеченное и взрытое, отчаянно скачущее во всех направлениях потому, поняла Эйли, что телескоп крепился не совсем прочно и дрожал то ли от ветра, немного качающего башню, то ли от нее, Эйли, дрожащей в глубине души от восхищения. Но вот что поразило Эйли до самых кончиков волос, (как она сама любила говорить): это было большое изображение луны, во весь обзор ее глаз, такое, что едва умещалось в картинку телескопа, но при этом все эти трещины, все эти впадины, кратеры, эти ветвящиеся черные линии на самой границе, где темнота сглатывала четверть диска – все это была та луна, настоящая, не нарисованная – та, которую можно потрогать! И Эйли действительно представила себе, что вот сейчас, в этот самый миг она протянет вперед руку, чтобы осторожно коснуться пальцем этой огромной и светлой луны, протянет – и непременно коснется, нарушив все законы здравого смысла, все то, что ей говорили взрослые умные люди столько лет и что столько лет видела она сама.

Но нет, она не протянула руку и не коснулась. Хотя сделала бы это непременно, если бы была одна – теперь же она чувствовала, что Смит стоит рядом.

– Ну как, вам это нравится? – спросил он ее.

– Да… Можно, я еще посмотрю?..

– Пожалуйста.

Смит пожал плечами и осторожно отошел к столу. Его шаги резко отозвались для Эйли: у нее перед глазами луна несколько раз так скакнула, что едва не вылетела из поля зрения. Эйли поморщилась, но обрадовавшись, что все-таки не потеряла свое чудо, продолжала разглядывать его в подробностях.

Смит начертил несколько знаков на своих листах, нагнувшись над столом, и сказал:

– Вот и все дела.

– Скажите, скажите, а это почему везде круг по краям гладкий, а в одном месте – будто кусок луны оторвали, как от листка бумаги?..

– Это граница дня и ночи, там такие неровности из-за того, что поверхность луны неровная.

Смит улыбнулся и посмотрел на Эйли.

– Смотрите сколько захочется. Только знайте: долго не получится.

Это был, наверное, первый раз, когда он внимательно на нее смотрел. До того он только пробегал по ней взглядом, как это только и возможно в разговоре, выделяя то глаза, то говорящие губы, то пальцы рук, то ее общие контуры, то какие-то детали одежды, и то сделать было сложно, потому что Эйли редко стояла на одном месте и почти постоянно двигалась, сложно было поймать ее глазами и рассмотреть. Теперь же он видел ее полностью, и только теперь по-настоящему всмотрелся в нее.

Вот она стоит, согнувшись у телескопа, щурясь и прижимаясь глазом к окуляру, будто чем ближе она к нему прижмется, тем лучше будет видно луну. Одной рукой она держит трубку телескопа, другая на колене, сжимает ткань платья, при этом никакого значения для нее не имеет, что платье наверняка помнется. Глаз, конечно, не видно, потому что один утонул в окуляре, другой она зажмурила плотно-плотно, так, что поднялся уголок рта. Однако на лице ее улыбка – милая, светящаяся и совершенно обезоруживающая улыбка, и самое главное – она не подготовлена, ни для кого не предназначена, никому не подстроена… Она просто светится у Эйли на лице, очевидно потому, что на лице у Эйли очень хорошо светиться.

Смит ничего не сказал. Он замер на несколько секунд, стоя на месте, словно превратился в каменное изваяние, и брови его нахмурились. Из его уст прозвучало еле слышное «Хм…»

– Ой, что такое?.. – обиженно воскликнула Эйли. – Она уехала… Так не честно.

– Ничего не поделаешь, – сказал Смит, подняв брови, – Луна не стоит на месте, она движется, как и многое на свете.

– И что теперь делать?..

– Ничего.

– Ждать, когда она вернется обратно?

– Нет! – Смит рассмеялся, помотав головой. – Нет, это будет очень долго!

– Тогда надо ее догнать.

– Попробуй.

– Но как… Как я это попробую?..

– Очень просто. Нужно только подвинуть трубку в ту сторону, куда ушла луна.

Эйли осторожно, с таким чувством, будто она идет над ареной по канату, оторвала руку от своего платья, поднесла ее к трубке, взяв ее двумя руками, и попыталась переместиться по небу своим далеко видящим глазом. Но она как-то слишком сильно дернула трубку, и желтое пятно быстро промелькнуло у нее перед глазами, улетев в неизвестном направлении, а осталась только ночная чернота космоса и несколько горящих белых одиноких точек.

– Все, теперь я ее не поймаю… – огорченно вздохнула Эйли.

– Ничего страшного. Поймаем в другой раз. Но теперь ты видишь звезды, разве не так?..

– Вижу… – Эйли кивнула, а потом пожала плечами, все еще смотря в глазок окуляра: – Только я не знаю, что это за звезды… Как они называются?

Смит в ответ спросил:

– А это оказывается так важно?..

– Да… Если бы я знала, я бы чувствовала их, наверное, совсем по-другому.

– Что же, ты очень даже права. Когда ты смотришь на звезды в телескоп, ты видишь просто точки. Но когда они приобретают названия, то каждая из них становится чем-то особым, уникальным, и тогда уже каждая точка отличается от других. Так?

– Так-так!

– Увы, сейчас я тебе не смогу помочь. Я ведь не знаю, куда именно ты смотришь.