Вышние боги, Венера кормилица, Мальчик великий!
Радостей много дала мне вчерашняя ночь.
Ясные за облаками тяжёлыми звёзды мерцали,
прятала лики свои светлая дева-Луна.
Тайно к моей госпоже перебрался по крыше отвесной,
мне отворила тогда сразу старуха окно.
Можно ль сказать про объятий услады и нежность лобзаний,
тонкие шутки в устах, сладость отборных речей!
Ах сколько раз, когда вожделенье уже отступало
и замолкало, то вновь шёпот любовь пробуждал!
Повелевала она рассказать о мученьях дороги,
и прижимала тогда ласково к белой груди.
Трусы, ступайте, ведь вас устрашают потёмки ночные
и непогодливый Австр, водный смущающий ток.
Вы ведь боитесь пройти к госпоже, в окно пролезая:
вы бы вернули свой знак воинский вашим вождям!
Сильные только возьмут Купидона высокую крепость,
юных отважный отряд если на помощь придёт, —
новые ибо любови ты тайно испытывать будешь,
если обманет Любовь мужа глухого, таясь.
И с Киферейской вершины смотря на любовников сладко
смехом да благоволит их воровскому пути,
как и моим, Венера. Глаз не смыкал я ночами.
Жизнь моя, так я люблю нежно тебя обнимать.
Пусть собирает себе, кто захочет, обильно богатство,
мне же достаточно лишь злую молву превозмочь,
летом же жажду мою утолить при потоках прохладных,
в хижине скромной тогда все свои дни проводить.
Ведь на зелёной траве мне с тобою лежать так приятно,
там, где стареющий бук крону свою распростёр;
где, орошая цветы, ручей прозрачной струёю
между соседних полей вьётся журчащей змеёй.
Множество птиц примостилось на ветках широких, повсюду
трель раздаётся вовсю, лёгкий пронзительный звук.
Ветер трепещет в лесу, и влажную зелень колышет
и благодарный покой мягко суставам даёт.
Жертва кабанья – прекрасный Адонис, богиня Диона
часто бывали в таких малодоступных местах.
Так и с Эноной Парис, небесный престол свой оставив
бодро стремилась луна с юною плотью сойтись.
Прежде эпохи Юпитера юноши с девами вместе
смели бродить по горам: ибо всесилен был стыд.
Древний наш род жил в мире, поверьте, о други:
это я твёрдо сказал, но сомневаюсь порой.
Если б обычаи древние к нам вернулись вторично,
лучше познали бы мы, как нам вольготно теперь.
Я же едва ли в уме возносил тягчайшие скорби,
не обливал я порог жгучей горючей слезой.
Ты же, привратник, жестокий хранитель изящнейшей девы,
плохо ты кончишь, увы, боги о том вопиют.
Что подозреньем таким господин твой так озабочен,
жизни засады творит, чтобы её загубить?
Даже если очей не сомкнёшь, то всего не увидишь,
Перехитрит ведь любовь злое коварство во всём.
Не сохранил ведь и Аргус Ио, и Данаю – Акрисий,
хоть он и запер её в крепкий железный затвор.
Ты же, кому в молодые годы вполне по заслугам
