На пол полетела тарелка, за ней вторая. И тут, словно откликаясь на зов о помощи, в кухонное пространство ворвался Василий – черный. Его шерсть торчала дыбом, хвост трубой. Увидев Василия – серого, он ощерился и рванул в бой. Василий – серый, изогнув спину дугой, дико шипя, вцепился когтями в Василия – черного.
Что тут началось! Коты сражались как Пересвет с Челубеем на Куликовом поле! Шерсть клоками летала по кухне! Крики, визги, шипение и отборная нецензурная брань! Светлана Сергеевна, озверев, таскала Василия Петровича по кухне за жалкие остатки шевелюры. Обороняясь. Он кулаками молотил ее по спине.
Куликовское побоище! Война миров! Армагеддон!
– Дура! Истеричка! Плебейка! – орал Василий Петрович, насилу вырвавшись из рук супруги. Он подхватил на руки Василия – серого и успел дать увесистого пинка его противнику. – За какие – то полгода сумасшедшей семейной жизни с тобой я превратился в неврастеника! Ты меня со своим дебильным котом преждевременно в могилу сведешь! – и он стремглав выскочил из кухни, хватаясь за сердце.
– Туда тебе и дорога! – донеслось вослед.
«Ну, надо же быть такой стервою! – недоумевал Василий Петрович: «Я задушу ее гадкого кота! Хотя бы ради мести. За порушенные надежды! За несбывшиеся мечты! Дурак! Самый настоящий дурак! Зачем я женился на этой фурии, на этой неврастеничке! Я то наивный думал: идиллия, эдем, лепота… Тьфу ты, да пропади оно все пропадом!
Василий Петрович наспех оделся, схватил Василия – серого под мышку и на прощанье так грохнул входной дверью, что гул страшный пронесся по подъезду.
Неистовых рыданий Светланы Сергеевны он, конечно, не слышал.
* * *
Василий Петрович горевал. И вряд ли в этом стоит усматривать что – то удивительное. Мало ли о чем может горевать вполне сформировавшийся и относительно обеспеченный мужчина, когда ему уже за пятьдесят, когда уже и одышка замучила, и тахикардия по вечерам, и печень то и дело пошаливает.
– Понимаете, я человек, в общем, то счастливый, – сурово хмурясь, говорил Василий Петрович, разливая по стаканам дешевое вино.
В душной забегаловке рядом с ним за столиком сидел мужичонка с внешностью явно опустившегося индивидуума, и, казалось, внимательно слушал Василия Петровича, подперев небритую щеку немытым кулаком.
– В сущности ведь у меня все есть: двухкомнатная квартира, дача, зарплата, замечательная жена. А у вас есть жена?
– Угу, – промычал небритый мужичонка, медленно протянув свободную руку к стакану.
– Тогда мне вам вряд ли стоит объяснять все прелести супружеской жизни. Все же это замечательно, когда вы просыпаетесь рано утром, сладко потягиваетесь в постели, а жена уже воркует на кухне, готовит крепкий кофе, бутерброды. Вы, верно, тоже любите крепкий кофе с бутербродами по утрам?
– Угу, согласился мужичонка и медленно, давясь, с мученическим лицом опорожнил стакан вина.
– Ведь после бодрого завтрака хочется бежать на службу и работать, работать, работать. Вы ведь, очевидно, тоже где – то служите?
– В натуре.
– Где, где?
Но мужичонка только безразлично махнул рукой и по его жесту Василий Петрович понял, что его новый знакомый работает где – то рядом, возможно, за углом этой забегаловки.
– А как приятно возвращаться после работы домой в уютное семейное гнездышко. Как приятно осознавать, что дома тебя с нетерпением ждет твоя дражайшая половина. Что ужин уже готов, а ванная уже наполнена теплой водой. И в воду заботливо добавлена ароматная хвойная пенка. Вы любите хвойную пенку?
– Угу. Да – ай, земеля, еще па – а чуть – чуть.
Василий Петрович наполнил вином замусоленные стаканы и по – братски поделил кусочек ржаного хлеба.
– А как замечательно проводить семейные вечера у телевизора! Особенно в выходные и праздничные дни. У вас имеется дома телевизор?
Но мужичонка уже не мог совладать с накатившей на него хмельной дремой. Он ухватил стакан нетвердой рукой, мучительно донес его до обветренных, покрытых коростой губ и медленно, жутко морщась, выпил вино до дна неровными нервными глотками. Затем глаза его закатились, руки провисли, стакан выпал, а сам он неуклюже сполз по стулу, уткнувшись лицом в грязный стол.
Василий Петрович еще долго описывал своему случайному собутыльнику все безусловные прелести и преимущества семейного образа жизни, допивая скверное вино, часто восклицая при этом: «Идиллия! Эдем! Лепота!»
В полночь, когда питейное заведение объявили закрытым, какой – то молодой и дерзкий ухарь подхватил Василия Петровича под микитки и потащил его к выходу. По пути он ловко обчистил его карманы.
На улице было прохладно и сыро. Фонари и звезды блекло мерцали где – то вдалеке. Но ничего этого Василий Петрович, изрядно захмелевший, не замечал. Даже трамвайных путей, находящихся в опасной близости к забегаловке.
– Папаша, дай закурить, – попросил случайный прохожий.
– Я не курю, мал – дой человек, – икая, произнес Василий Петрович. Я ведь вполне сформировавшийся и… и относительно обеспеченный мужчина. У меня по сути все есть… и двухкомнатная квартира, и дача, и зарплата, и жена…
Слезы покатились из помутневших глаз Василия Петровича.
– Ну, ты, папаша, и даешь, – усмехнулся злобный прохожий и нахально сплюнул на тротуар. – Натрескался до завихрения мозгов! Видно, влетит тебе от старухи! – и он грубо подтолкнул Василия Петровича на трамвайные пути.
Василий Петрович поскользнулся, упал на рельсы и беззвучно заплакал. Он вспомнил, что в двухкомнатной квартире его никто не ждет. Полгода назад они со Светланой Сергеевной развелись, а его любимого кота Василия – серого бывшая супруга отравила крысиным ядом.
Фонари и звезды мерцали где – то вдалеке…
Из – за угла многоэтажного дома на полном ходу выскочил полуночный трамвай…
Сделка
Инженеру Чулкову снились сны. Иной дотошный обыватель подумает: «Эка невидаль – сны. Знаем, видали. Ничего особенного», – и усмехнется криво.
А сны у Чулкова на самом деле были особенные. Ну, посудите сами, что снится рядовому, так сказать, обывателю? Обыкновенные истории из обычной жизни. Да и помнит он, проснувшись, в лучшем случае, какие – то обрывки сна, туманные и расплывчатые. Даже кошмары снятся рядовому обывателю какие – то не слишком страшные, а любовные истории не достаточно эротичные. А чаще всего рядовой обыватель и вовсе не помнит своих снов поутру.
Иное дело – ночные видения инженера Чулкова. Начинались они сразу, лишь только приклонял он голову к подушке. Снились ему сны всю ночь, без остановок и рекламных пауз до тех пор, покуда он нехотя не разлеплял глаза. Сны у Чулкова были ярко – цветными, мастерски срежиссированными, с хорошим подбором исполнителей главных и эпизодических ролей, широкоформатные и музыкальные. Иначе говоря, это были как бы вовсе и не сны, а полнометражные кинофильмы разнообразнейшего жанра: боевики, вестерны, триллеры, мелодрамы, комедии, фантастические и эротические ленты. С четверга на пятницу многие из них были вещими.
Сны Чулкову жить не мешали. Бывало, правда, засмотревшись очередным шедевром Морфея, опаздывал он на работу. Но работа у Чулкова была совсем неответственная и достаточно мало оплачиваемая. И постоянный недостаток денег как раз очень мешал инженеру жить, что называется, в полную радость. Что поделаешь: кому деньги, кому – высокое искусство.
И вот как однажды уснул Чулков в четверг, просмотрел очередной блок лучших видений, а проснулся уже, соответственно, в пятницу. И последний сон его глубоко потряс. Даже не сон это был, а так – снишко. В переводе на кинематографический язык, не кинофильм, а ролик. Приснилась Чулкову ни с того, ни с сего страшная облезлая старуха с крючковатым длинным носом, облаченная в какое то рванье грязно мышиного цвета, от которого припахивало серой. Ее глаза – горящие угли – были ужасны и вгоняли душу в пятки.
– Второй месяц Петрову долг не отдаешь!? – попрекнула инженера старуха скрипучим голосом.