В спешке собрав разрозненные отряды из соседних стран, и, подстегиваемый горячностью графа де Паппенхейма, жаждущего видеть себя героем севера, он появился в свободном городе в тот момент, когда де ла Герш и Рено очутились у мосье де Парделан.

Прибыв в шведский лагерь, они тут же узнали, что городу угрожает опасность. Через двадцать четыре часа прибывший курьер возвестил о том, что город окружен. С ним был ещё один посланец. Первый курьер, посланный принцем Кристианом-Гийомом, протестантским архиепископом Магдебурга, требовал короля. Другой же, сопровождаемый Каркефу, просил провести его к мосье де Парделану, который лежал в кровати, больной и расстроенный.

Неожиданное известие о том, что Магдебург обстрелян, вызвало гнев короля; послание Бенко в свою очередь повергло в ужас мосье де Парделана.

Густав-Адольф почувствовал опасность поражения, и по поводу этого он обнажил шпагу; старый гугенот же думал только о своей дочери и о своем ребенке, о тех лишениях, которые они испытывали при осаде.

На лице мосье де Парделана была написана ярость, когда он вызвал к себе де ла Герш и Рено. Им он показал послание Магнуса.

- Мы избежали страшной опасности, для того, чтобы попасть в ещё более ужасные условия, - сказал он им.

- Бог посылает нам испытания для того, чтобы мы их преодолели! воскликнул Арман-Луи.

- Вот Магнус, настоящий плут, - продолжил Рено, - но ничего, я обниму его от всего сердца, когда мы войдем в Магдебург.

- Войти в Магдебург! - прервал его Парделан, - с кем же вы собираетесь войти туда?

- Я предполагаю, что с Густавом-Адольфом, и я уверен, что драгуны де ла Герш будут первыми там.

- Почему вы говорите о короле? Разве он собирается поднять свои войска и пойти на врага? О, не надейтесь на это! Граф Тилли один у Магдебурга, один он и войдет туда.

- Так вы полагаете, что Густав-Адольф, этот король, которому вы посвятили свою жизнь, не придет на помощь городу, который так предан ему?

- Ах! Так вы полагаете, что Магдебург не будет спасен? - спросил де ла Герш, который побледнел.

- Магдебург не будет ничей, не будь я там, кто я есть.

Мосье де Парделан сделал усилие, чтобы подняться и взять оружие, но страшная боль заставила его рухнуть в кресло и застонать.

- Вот несчастье! - произнес он, - один лишь отец мог им пожать руки, но этот отец сейчас ничего не может.

- Вы ошибаетесь, маркиз, - сказал Арман-Луи, - мадемуазель де Сувини и мадемуазель де Парделан, которым я предан душой и телом, не будут покинуты, не смотря ни то, что годы и болезнь не дают вам действовать: разве нас здесь нет, Шофонтена и меня?

- Да, мы здесь! - воскликнул Рено, - и мы докажем вам это.

Взволнованный мосье де Парделан пожал им руки.

- Как! Вы отправляетесь в путь? - спросил он отважных воинов.

- Вы можете в нас не сомневаться, - ответил де ла Герш. - Через час мы покинем лагерь. Я прошу у вас разрешения увидеть короля; быть может, он передаст какие-либо указания коменданту Магдебурга.

- Я не уверен, спасем ли мы город, - произнес Рено, - помощь двух человек это не так уж много; но пока мы живы, не думайте о том, что вы потеряете мадемуазель де Сувини и мадемуазель де Парделан.

- Вот слова, которые я никогда не забуду! - воскликнул маркиз.

Он заключил в объятия молодых людей и долго прижимал их к своему сердцу.

Выйдя из шатра мосье де Парделан, они увидели Каркефу. Тот чистил шпагу рукавом своего кожаного плаща.

- Мосье, - обратился он к Шофонтену, - у меня длинные уши. Я слышу даже тогда, когда не слушаю... Почему вы только что говорили с мосье де Парделаном о помощи двух человек? А меня вы не считаете? Или на ваш взгляд я не подходящий воин? Можно быть трусом от рождения, трусом по характеру и по убеждению, но это не мешает быть храбрым в чрезвычайных обстоятельствах. Я докажу вам это, когда мы будем под стенами Магдебурга. Разрешите мне пойти с вами, вы не пожалеете!

Арман-Луи, оставив Рено заботу о последних приготовлениях к отъезду отправился к королю. Его славное имя открывало передним все двери. Он нашел рядом с королем герцога Франсуа-Альберта, рассматривающего планы и карты, разложенные на столе.

Увидев саксонца, он вспомнил наставления Маргариты. На приветливую улыбку герцога он ответил холодным приветствием; при этом громко заявив:

- Я пришел сюда не по делам службы, меня привел к вам личный интерес. Могу я надеяться, что Ваше Величество уделит мне немного внимания?

Герцог нахмурил брови.

- Я не хочу никого смущать, - недовольно произнес он, - поэтому я ухожу!

Арман-Луи молча поклонился и Франсуа-Альберт вышел.

- Ах! Вы не любите бедного герцога! - воскликнул король.

- А вы, сир, вы слишком его любите! - отвечал Арман-Луи.

Король повысил голос:

- Если бы эти слова я слышал не из дружеских уст, я бы ответил вам, что я волен в своих привязанностях!

- Есть один человек, которого нельзя обвинить в предательстве; женщина, которая молиться за Густава-Адольфа с того дня, как его судно покинуло берега Швеции, она не любит больше Левенбурга; могу ли я назвать ее? Это Маргарита!

Король вздрогнул.

- О! Маргарита вам все рассказала! - воскликнул он. - Я знал об этом. Он ей внушал ужас. Никто вокруг его не любит, этого бедного герцога, но это мой друг детства; однажды я его жестоко обидел...

- Думаете, сир, что я забыл об этом?

- Достаточно, что я помню об этом и не могу себе этого простить! О! Мой долг состоит в том, чтобы как можно скорее стереть следы этого проступка!

Густав-Адольф прошелся по комнате, которую только что покинул Франсуа-Альберт.

- Что привело вас сюда, что-нибудь случилось? - продолжил он тут же.

Арман-Луи понял, что нужно перевести тему разговора. - Мадемуазель де Сувини в Магдебурге, - продолжил он, - дипломат в это время поддерживает идею войны; имперские отряды под командованием Торкато Конти не сидят в деревне, а движутся во всех направлениях; мое присутствие здесь бессмысленно, я направляюсь в Магдебург!

- В Магдебург! - воскликнул Густав-Адольф, - а могу я отправиться туда вместе с вами?

- А не имеете ли вы что-либо передать Тьерри Фалькенбергу, Ваше Величество?

- Передайте ему, пусть держится в любых обстоятельствах и сражаться до последней пули, пусть защищает каждый клочок земли, пусть умрет, если потребуется; слово Густава-Адольфа, что я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь ему.