Несколько секунд молчания — и пошло поехало. Для начала дон Салевол прочитал стихи древнего поэта — оду «Лохань», которую великий Акян Реван создавал, мучаясь от синдрома абстиненции в захолустной грязелечебнице:
«Сквозь горячие пальцы видна
другая рука,
мокрая, шевелящая камни в воде,
тихо передвигающая
их
по гулкому железному дну.
Водоросли высыхают,
лишаясь — ласковой — руки.
Витязь грезит — о кусочке железа,
чтобы его положить на язык.
Но во рту — скрипит — песок,
раздирая и без того — продырявленное — небо.
Кто-хотел-меня-остановить? —
думал рыцарь, пристально глядя на витязя
и вспоминая внезапно лопнувшие вены.
Кто-смотрел-на-меня,
когда-я-упал-на-песок, — думал витязь,
вспоминая вкус наживки.
Рыцарь следил за ним с голого бархана,
он сидел на верблюде,
и они вместе — отбрасывали — на песок
длинную острую тень,
подползающую к ногам витязя.
Солнце склонялось к песку.
Витязь не мог долго смотреть
на свет.
Он повернулся и остался на месте,
слушая, как капает
в лоханку
вода с тонкой руки.
С меча, на который налипли пальцы водорослей.
С камней, упавших в небо.
Они смеялись, ловя солнце глазами…»
После этой строчки дон Салевол злобно хмыкнул и стал жаловаться, перечисляя все свои неудачи. От разочарований, которые он испытал в результате общения с дамами, дон Салевол перешел на более отвлеченные предметы:
— Тропы, тропинки, шоссе, железные дороги, заасфальтированные, проселочные, булыжные, параллельные, скрученные, разрисованные разноцветными мелками… Пыльные, расчерченные белой или желтой полосой, — говорил он. — С дорожными знаками, перекрестками, светофорами, постовыми… Узкие — зажатые между старинными боками домов, и широкие, яркие, опасные, со столиками кафе на тротуарах… А мы петляем, стараясь следовать всем знакам и указателям, вписаться в поворот и не нарушить правила. Мы — одинокие велосипедисты. Крутим педали, вцепившись судорожно в руль, боимся налететь друг на рдуга. Поэтому осторожно объезжаем встречных велосипедистов, предупреждаем их звонком. Крутим педали, быстрее. На спуске — радуемся передышке и не тормозим, привстаем на замерших педалях. Велосипед разгоняется, иногда падает. Но это все равно. По своей воле никто не останавливается. Звонки — крики о помощи. Думаем, что упадем, если остановимся. Не умеем останавливаться. Поэтому грузовики нас давят. Поэтому мы одинокие велосипедисты, — дон Салевол вздохнул раз, другой, закрыл глаза.
— А я вот никогда не ездил на велосипеде, — тихо произнес граф Томо.
Дон Салевол открыл глаза, изящно нахмурился, сказал:
— Ш-ш-ш!
Томо понял, что дон Салевол сказал еще не все. Действительно, вслед за шипеньем прозвучала фраза:
— А еще есть лестницы. На них велосипедисты сворачивают себе шею… Если их не давят грузовики.
После этого дон Салевол вновь плавно перешел к теме Дам.
Граф Томо обреченно слушал, примостившись в уголке дивана. Из кухни нежданно-негаданно появился заспанный и иронически улыбающийся Ян Хук. Он держал в руках по дымящейся чашке. Пританцовывая, Ян Хук подошел к столу и нежно поставил чашечки на предусмотрительно расстеленную по столу вышитую салфетку. Граф Томо уловил запах кофе.
— Доброе утро, — кивнул Ян Хук немножко удивленному графу.
— А, — ответил Томо.
— У нашего дорогого друга душевное расстройство, — продолжал Ян Хук, не глядя на бормочущего Салевола и положив свою красивую белую ладонь на бедро, — эмоциональный понос. Когда он иссякнет, можно будет послушать какой-нибудь локомотив… Или прямо сейчас, хочешь? Пусть себе говорит.
— Что послушать? — не понял Томо.
— Ну, локомотив… Не знаешь, что ли? Это «loco-motiv», «безумный мотив».
И Ян Хук выразительно посмотрел в глаза Томо. Тогда граф вспомнил, что мотивы в этом доме обычно слушали по стерео-тахрабофону, который стоял у изголовья большой двухместной кровати. В спальне. Припомнил Томо и определенные склонности Яна Хука. А на двуспальном ринге, под «локо-мотив»-чик может осуществиться то, чему Томо сопротивляться не сможет (ибо Ян Хук являлся профессиональным боксером, специалистом в области горизонтальных боев, странных единоборств и изящных боевых искусств, а также обладателем черного пояса — с чулками и двумя подвязками — по дзюдо и джадо).
Учитывая все эти характерные особенности Яна Хука, граф Томо мило улыбнулся и сообщил ему, что непременно хочет дослушать дона Салевола до конца, после чего намерен уйти совершенно.
— Как хочешь, — пожал развитыми плечами Ян Хук, умело скрывая разочарование и печаль. Он сел рядом с доном Салеволом на маленькую скамеечку и прислонился головой к его колену.
…Вернувшись в свою квартиру в переулке Киндромана, граф Томо влез в душ.
Горячие струи были ему приятны. После он насухо вытерся полотенцем, причесался, почистил зубы, лег в постель и стал подумывать о самоубийстве.
Подумав немного, граф заснул. Ему снилось, что
вечер лижет кости,
скулит лимон луны
и все часы в этом доме
указывают на полночь.
Все цветы на стенах,
Все часы в рукавах,
Все улыбки на портретах
Будут снова и снова.
Больше графу Томо ничего не снилось. Он дышал ровно и проснулся вовремя.
— с т о я н к а д и р и ж а б л е й — с т о я н к а д и р и ж а б л е й — с т о я н к а
Стоя перед зданием ТИБО, в пыльном скверике, безработный граф Томо обратил внимание на огнеупорные желтые цветы, бархатно усеявшие овальную клумбу.
Всякий раз, когда он проходил через скверик бывшего своего вуза, срезая путь к Тахрабской бирже труда, от цветов несло запахом мочи. Вот и теперь знакомый отрезвляющий аромат ударил в нос Томо. Он вдруг понял, что нарасно напился в баре. Отчаяние графа улетучилось. Вернее, нейтрализовалось.
Весело оглядевшись по сторонам и не обнаружив явных свидетелей, граф Томо расстегнул брюки и, не при Дамах будь сказано, с удовольствием помочился на клумбу. Что он думал в эти мгновения? «Так вам и надо!» — думал он, имея в виду всех — и цветы, и мэтров своих бывших. Кстати, одна тайная надежда не покидала Томо во время орошения клумбы — что кто-то из мэтров сморит из окна ТИБО и холодеет от возмущения.
Затем Томо застегнулся и пошел своей дорогой. В этот день ему повезло — его приняли стажером в Военизированную Службу Срочного Выноса Мусора (ВССВМ). В обязанности Томо входило будить диспетчера, когда раздавался телефонный звонок, и разнсоить по каретам Службы бланки вызовов с адресами.
Деньги, зашитые в куртку и взятые с собой на крайний случай, уже закончились. Поэтому первая получка в ВССВМ оказалась как нельзя кстати.
Томо с облегчением расплатился за квартиру и нанес первый за долгий месяц визит дону Салеволу.
Дверь ему открыл Ян Хук. Он впустил Томо, усадил его пить какао и начал активно ухаживать. Граф Томо спросил о доне Салеволе. Ян Хук сразу помрачнел и убрал ладонь с бедра Томо.
— Понимаешь, — сказал он, виновато улыбаясь, у него сейчас…
