Сказав это, он стукнул рукоятью своей длинной сабли: «Она хорошая женщина: спросите любого – никто не смеет оспорить. Она была кумиром для сержанта, который должен был на ней жениться, но погиб от руки испанца из Бильбао и ей пришлось искать кого-нибудь другого, кто бы мог о ней позаботиться. Все, тогда, mon pays, решено – вы идёте с нами. Где есть место для троих, найдётся место и для четвёртого. Ну, вперёд! Марш!»

И мы отправились в расположение нашего корпуса, сформированного для авангарда.

Таким образом, мы добрались до лагеря уроженцев Конде. Нас было четверо: драгуны Миле, мой земляк из Конде и Фламан из Перювельза, унтер-офицер моего полка Гранжье и я. Мы уселись в тележке маркитантки. Она, действительно, была очень красивая испанка, и была невероятно рада видеть нас, поскольку мы недавно вернулись из её страны и могли неплохо говорить на её языке – а драгун Фламан лучше всех – так мы просидели всю ночь, пили вино русского генерала и говорили о нашей стране.

Все закончилось, когда раздался грохот пушечных выстрелов. Мы разошлись по своим местам, надеясь встретиться вновь.

Бедные мальчики, я не мог даже подумать, что через несколько дней одиннадцатеро из них погибнет.

28-е июля. Мы ожидали битвы, но русская армия отступила, и в тот день мы вошли в Витебск, где остановились на две недели. Наш полк занял одно из предместий города.

Меня поселили у еврея, у которого была красивая жена и две очаровательные дочери с прекрасными округлыми лицами. В доме имелись небольшой чан для изготовления пива, ячмень и ручная мельница, но не было хмеля. Я дал еврею двенадцать франков, чтобы он купил его и, опасаясь, что он не вернётся, мы держали Рашель, его жену, и двух его дочерей в качестве заложников. Однако, спустя сутки, Яков, еврей, вернулся с хмелем. Пивоваром нашей компании был Фламан, он сварил нам пять бочек отменного пива.

13-го августа, когда мы покидали город, оставалось ещё две бочки пива; мы поручили их Матушке Дюбуа, маркитантке. Её осенила блестящая идея ехать позади и выгодно зарабатывать на продаже пива людям, которые шли за нами, поскольку в такую изнуряющую жару мы были на волосок от смерти от жажды.

Рано утром 16-го августа мы были недалеко от Смоленска. Враг снова отступил, и мы заняли позиции на «Священном поле», как называют его местные жители. Этот город окружён очень крепкими стенами, укреплёнными старыми башнями, часть из них построена из дерева. Борисфен (Днепр) протекает через город. Осада началась, стену проломили очень быстро, но 17-го утром, при подготовке к захвату, к нашему удивлению, мы обнаружили, что город покинут. Русские отступили, но разрушили мост, и с господствующей над городом возвышенности осыпали нас бомбами и гранатами.

В течение этого дня осады я с одним из моих друзей, был на заставе, откуда батареи обстреливали город. Маршал Даву командовал этой позицией. Узнав, что мы из Гвардии, он пришёл к нам и спросил, где Императорская Гвардия. И добавил, что русские вышли из города и наступают в нашем направлении. Он немедленно приказал батальону лёгкой пехоты захватить передовые позиции, выразив это в такой команде: «Если враг сделает, хоть шаг вперёд, отправьте его обратно».

Вспоминаю старого офицера этого батальона, который шёл вперёд и пел песню Роланда:

(перевод мой. – В.П.)

Пять минут спустя батальон пошёл в штыковую атаку и заставил русских вновь войти в город.

На обратном пути в лагерь, нас чуть не убило гранатой, другая упала на сарай, в котором жил маршал Мортье, и подожгла его. Среди солдат, носивших воду для тушения огня, я узнал моего земляка, он служил в Молодой Гвардии.[16]

Кроме того, я посетил кафедральный собор в Смоленске, там приютилось множество жителей – их дома уничтожили артиллерия и пожары.

21-го августа числа мы выступили, и в тот же день пересекли равнину у Валутино, где два дня назад произошла страшная битва, и был убит храбрый генерал Гюден.

Мы продолжали двигаться вперёд и форсированным маршем прибыли в город Дорогобуж. Ушли мы оттуда 24-го августа и гнали русских до самой Вязьмы, которая уже горела. Там мы нашли водку и немного еды. В Гжатск[17] мы вошли 1-го сентября; там оставались до 4-го, снова пошли вперёд и 5-го сентября снова встретили русскую армию. 61-й полк получил приказ захватить первый редут.

6-го сентября мы готовились к генеральному сражению, которое состоялось на следующий день – одни чистили ружья и другое оружие, другие меняли белье на случай ранения, кто-то составлял завещание, а самые беззаботные пели или просто спали. Вся Императорская Гвардия получила приказ явиться в полной форме.

7-го сентября, в пять часов утра мы уже стояли с оружием в руках. Проехал Император, осматривая наш строй, он был верхом на коне уже более получаса.

Битва началась в семь часов. Я не могу описать её в деталях, но все обрадовались, услышав рёв артиллерии, пребывая в полной уверенности, что на этот раз русские не сбегут, и что мы встретимся лицом к лицу с ними. Накануне вечером и часть ночи шёл небольшой дождь, но в этот великий день погода была великолепная. Эта, как и все наши великие битвы, была выиграна артиллерией, сделавшей 120 000 залпов. Русские потеряли, по крайней мере, 50 000 человек убитыми и ранеными. Наши потери составили 17 000 человек, 43 генерала выбыли из строя, восемь из которых, насколько я знаю, были убиты. Это были: Монбран, Юар, Коленкур (брат обер-шталмейстера Императора), Компар, Мэзон, Плозонн, Лепель и Анабер. Последний был полковником полка пеших егерей Гвардии. Каждую минуту отправлялось сообщение Императору: «Сир, такой-то и такой-то генерал убит или ранен», и его место тут же заполнялось. Таким образом, полковник Анабер стал генералом. Я очень хорошо это помню, потому, что я стоял недалеко от Императора тогда. Император сказал: «Полковник, я вас произвожу в генералы, возглавьте головную дивизию, стоящую перед редутом и возьмите его!»

Генерал галопом ускакал со своим адъютантом. Четверть часа спустя адъютант вернулся и доложил Императору, что редут взят, но генерал ранен. Восемь дней спустя он умер, как и многие другие. Я слышал, что русские потеряли пятьдесят генералов, либо убитыми, либо ранеными. В течение всего сражения мы оставались в резерве, стоя позади дивизии под командованием генерала Фриана:[18] ядра дождём падали в наши ряды и вокруг Императора.

Бой завершился к концу дня, мы оставались здесь до утра, и весь следующий день (8-го сентября). Я провёл этот день на поле – печальное и ужасное зрелище. Со мной был Гранжье, мы дошли до оврага, позиции, которая во время сражения несколько раз переходила из рук в руки. Мюрат приказал поставить там палатки. В тот момент он руководил своим собственной хирургом, который проводил ампутацию ног двух артиллеристов русской Гвардии. Когда операция подошла к концу, он велел дать каждому из них по бокалу вина. Потом он прогуливался по краю оврага, осматривая окаймлённую лесом равнину, открывавшуюся на противоположной стороне. Там, в день сражения, он сделал больше, чем смог бы сделать один человек, московиты глотали пыль, а он и его кавалерия рубили отступающего противника. Он был великолепен – выделявшийся среди других своей отвагой, хладнокровием и прекрасной формой, отдававший приказы своим подчинённым, или же осыпавший градом сабельных ударов сражавшихся с ним противников. Его легко узнавали по его головному убору с белым султаном и по развевающемуся плащу.