– Что Вы порекомендуете для улучшения эректильной дисфункции.
– Извините. Я плехо говору по – русски и почти ничего не понимаю..
– Мне нужно это самое для моего дружка, ну Вы понимаете… У меня сегодня важное, вроде деловое свидание, и хотелось бы быть во всеоружии.
– Но причем тут мы. Вы нарисуйте на бумаге, тогда я пойму. Что такое, ведь Вы нарисовали часы…
– Видите на часах половина шестого а мне нужно двенадцать часов.
– Так Вы покрутите стрелки, там сбоку есть такая пипочка…
– Какая к свиньям пипочка. Мне нужно для совсем другой пипочки. Ну совсем не копенгаген. – Вы что заканчивали?
– Техникум медицинской культуры.
– Вот видите – культуры, а сами совсем не шинкуете. Ладно, давайте я Вам объясню, попроще. Как было раньше. Входит генсек, все встают в едином порыве, понятно.
– Да.
– А если один человек то тоже встает. Понятно?
– Давайте я лучше заведующую позову.
– Не хватало еще эту старую галошу видеть. Вообразите, Вы пришли в магазин, лежит такая кругленькая вкусная краковская колбаска, но нам ее не надо, нужна твердокопченая, тверденькая такая, вся устремленная вверх. Опять непонятно… ладно, попробуем по – другому. Вы знаете, что такое петля Нестерова. Видели как самолеты летают.? Видели. А мне нужен вертикальный взлет к Полярной звезде.
– Все равно непонятно, какие-то истребители, часы. Вы бы лучше на себе показали.
– Если я на себе покажу, меня сразу в милицию заберут, а вашу аптеку на неделю закроют.
Кого бы уконтрапупить
Безобразие, мой «Крохобор» занял в рейтинге 1944 место. Я старался, потел, фигурально выражаясь ночей не спал. Все, что было в чистой девственной груди, отдал рассказу и такой афронт. Обидно до слез, у меня даже в левом, нет в правом или все же в левом ухе засвербило, заскрежетало, во всем теле ожидание чего – то нехорошего, колено хрустнуло, печень тоскливо заныла. Ишь ты, по какой – то там формуле считают, лучше бы в душу мою заглянули. Гляди у меня, не посмотрю на семейное положение, укантрапуплю. Тоже мне интеллигенция. Да я чихать c микробами на вас хотел с высокого дерева. Быстренько соображаю, какие принять ответные меры. Ну мы люди тоже интеллигентные, можем слегка царапнуть.
Выходит эта старая грымза из подъезда, зеркальце вынимает, морщит свой бугристый лобик и желает нанести на свое мурло не первой и даже не второй свежести последние штрихи, чтобы прикинуться симпатичной. Рот свой беззубый открыла, хочет «ветра веселого хлебнуть», весна мол и все такое, впереди радостное. Тут уж я не промахнусь, ведро с грязной водой и тряпкой не первой свежести взболтнул и сверху на тех, кто не за нас – получай фашист гранату. Потом спускаюсь вниз, чтобы посочувствовать, почмокать: до чего много стало фулюганов. Пусть теперь подумает о своей заскорузлой жизни.
Равняйсь, смирно
– Серега, моя совсем меня задолбала, с утра до вечера строгает, у тебя то самого, как с этим вопросом?
– У меня всё путем, полный порядок.
– Как тебе удалось?
– Все очень просто. Как – то она в очередной раз накатила, ну я ей и подкидываю смешной такой вопросец:
– Какое у тебя воинское звание? – Она подумала, прикинула и так неуверенно глаголет:
– Рядовая…
– А я, между прочим, старший лейтенант запаса, и могу поставить тебя по стойке смирно.
Конечно долго смеялись, но с тех пор она меня зауважала и стала слегка, вроде в шутку, побаиваться. Так что придешь домой и сразу, таким командирским голосом:
– Равняйсь, смирно, а если что вкати внеочередной наряд на работу.
Танцы, обжиманцы
В 23 веке на месте нашего двора проводились археологические раскопки…
Ученых удивило наличие большого количества металла и отпечатки каких – то зубчиков.
Долго ломали себе голову, что бы это значило, пока самый умный не изрек: это же остатки пивных пробок.
Вечерело, субботний вечер. Из открытых окон звучит очередной опус Оскара Строка:
Лейтенант молодой и красивый
Край родной на заре покидал.
И потом рефрен:
Можешь всё потерять
И невесту и мать.
Только помни, что
Родина ждет.
Как – то жутковато звучало, ведь Родина, мать и невеста слиты воедино, как же одно без другого.
По двору тихонько пробирался, стараясь быть незаметным, какой – то небритый старикан со скрипкой подмышку. Он постоянно ходил к одной женщине лет 30—35, по – видимому был влюблен или просто искал утешения. Что они там делали за закрытой дверью? Сейчас говорят – не знаем, но догадываемся. Выходила прогуляться пожилая пара под ручку, тесно прижавшись, друг к другу. Каждый раз у нее под глазом сиял свежий фингал. Вот и пойми эти счастливые семьи.
Дуся, жена шофера – дальнобойщика влюбилась в профессионального игрока в «преф» и пользуясь отсутствием мужа назначила ему свидание. Тот появился как то незаметно и моментально прошмыгнул в ее комнату. Мы с ребятами подглядывали в замочную скважину, но в полутьме ничего не было видно, поочередно прикладывали уши, почти ничего не было слышно, какие-то неясные вздохи и поскрипывание старого дивана… Потом муж узнал обо всем, колотил ее бедную и гонял ее по всему двору.
И, наконец, в одной квартире на первом этаже по субботам собиралась молодежь, пели песни, рассказывали всякие истории, в том числе конечно, анекдоты.
Потом на середину комнаты выходил хозяин, высокий сутуловатый Веня Боровиков и громогласно объявлял:
– Начинаются танцы, обжиманцы.
Естественно, в основном танцевали танго и медленные фокстроты, чтобы быть поближе к вожделенному. Часто в оконном проеме возникала парочка, отгораживаясь от всех занавеской, но со двора их было хорошо видно. Они взасос целовались, причем дама держала в одной руке дымящуюся сигарету, второй нежно обнимала очередного избранника.
По двору обычно бродил Толик, вернувшийся после очередной отсидки. Говорили, что может выпить полтора литра водки, – для обычного человека смертельная доза. С ним старались не связываться. Когда он в очередной раз вернулся, его Марфуша жила с кем-то другим. Он выгнал, кого – то другого и снова занял свое законное место.. Говорят, что они познакомились где – то там, в местах отдаленных. Женщина была суровая, неразговорчивая, с натруженными мозолистыми руками, работала на пивном заводе, сколачивала деревянные ящики для бутылок. Толик тоже поначалу туда устроился, но его быстро уволили, наверно пил слишком много пива. Работал он где придется, а вечерами играл на танцах на трубе. В любой гопкомпании всегда есть такие простодушные ребята, когда что – нибудь натворят, отвечают, не выдавая товарищей – такие как Толик. Как – то, когда я стал постарше, он пригласил меня на вечер отдыха, посвященный празднованию 8 марта.
– Ты услышишь, какую я выдам солягу. – В те времена считалось особым шиком на трубе очень громко, оглушительно играть предельно высокие ноты. Мы вошли в маленькую тесную комнату, где собрались все «лабухи». На столе, накрытом для музыкантов стояла пара бутылок московской водки и незамысловатая закуска. Перед работой все, естественно, выпили. Самый главный Мишка Шустерман играл на тубе, которую все называли «Люсей». Во время демонстраций самая большая труба была просто необходима. Она бедная была вся помятая, видимо хозяин частенько попадал во всяческие истории.
Начинаются танцы. Толик встает, как всегда вдребодан пьяный и побагровев всем лицом, задрав свой инструмент куда то вверх выдает какие-то невероятные фиоритуры. Все видят, что парень старается, аплодируют и вдруг бедняга забыл застегнуть свой гульфик, оттуда выныривает прямо целиком наружу детородный орган. Танцующие женщины в легкой панике, весь зал начинает истерически хохотать, а наш герой невозмутимо продолжает свое соло. Оркестр убегает в артистическую, туда врывается до нельзя взбудораженный директор клуба, и начинает на всех истошно орать. Шеф оркестра Мишка Шустерман пытается его успокоить:
