– 383.
Я не понял и переспросил:
– Что?
– 383 позиции.
– Коктейлей?
– Нет, всего. 383. Вместе с сигаретами.
Я не знал, как реагировать на такое «хочу все знать», но все-таки решил развить тему:
– Это много или мало?
Старик, наконец, посмотрел на меня:
– Это 383. Ни больше и ни меньше. И…
Он завис, как будто собираясь что-то добавить, и добавил, но явно не то, что я ожидал:
– …Сделай «лонг-айленд».
Я сдержал крайнее удивление и просто кивнул в ответ. Выставил перед ним бутылки и взялся за джиггер4. Старик садился всегда прямо напротив одной из барных станций. Он бросил карту и та словно шайба прокатилась по стойке до самой стены:
– На хер джиггер, Костян, не будь лохом – будь человеком – это же «лонг»! Он стерпит глаз, дорогой!
Я еще раз кивнул и отставил джиггер. Слова, сказанные гостем про «лонг» и джиггер, показались мне очень знакомыми – будто слоган из доставшей всех рекламы, но вспомнить сразу, где я их раньше слышал, не получилось – «лонги» пошли чередой. Причем дело было даже не в старике. Заказы на «лонги» пошли со всех столов. В ланч! Но «лонг» не входил, да и не мог быть включен в ланч. Обедающие, словно и не собираясь выходить после ланча на работу, заказывали по три-четыре «лонга» на каждого, так что к исходу часа бар имел с десяток абсолютно пьяных столов, а второй десяток однозначно двигался в том же направлении. Старик же между тем пил тот самый первый бокал и, судя по объему оставшегося, явно не собирался брать еще. Надо было еще видеть, с каким отвращением старик его пил. Он явно делал коктейлю одолжение. Не понимая причины всеобщего сумасшествия, нутром я чувствовал – и это было немудрено – что все происходящее в баре как-то связано со стариком, точнее с его «лонгом». Про себя я даже предположил, что все вокруг прекратят пить «лонги», как только старик исчерпает свой. А он явно не спешил, вертел головой и ухмылялся. Уж он-то точно знал, что происходит, и это доставляло ему какое-то особое удовольствие, понятное только ему одному. Я понял, что надо ждать. Но старик, словно угадав мои мысли, тянул с последним глотком. Даже когда на дне стакана оставался только лед, он еще долго не выпускал трубочку изо рта, наблюдая, как бар мало-помалу погрузился в почти пятничное безумие…
Только тогда старик двинул стакан ко мне и положил на стойку карту постоянного гостя. Я взял ее, как еще одну зацепку. Хотя так и не смог вспомнить, пользовался ли старик ей в прошлые посещения… Кажется, все-таки нет. Я рассмотрел карту, как можно пристальней. С виду это была карта как карта. И сработала она, как и другие ей подобные – на 20%. Только у нее не было номера, а из данных владельца на экране кассы возникла только фамилия – Кирдяев. Фамилия ни о чем мне не говорила. Постоянник – это имя, прозвище. Фамилия – очень редко. В основном, если речь шла о какой-то знаменитости или уж о совсем древнем госте. А так, постоянник – бесфамильное существо, и в этом его статус. И для них мы, бармены, как правило, тоже бесфамильны. Но сейчас, прежде чем вернуть карту, я на всякий случай запомнил фамилию. Но старик и тут в каком-то смысле опередил меня. Рассчитавшись, он, убирая карту в бумажник, спросил мельком:
– Все забываю, как там твоя фамилия? Бу… бу… Как?
– Бугаев.
– Вот, Бугаев!
Словно пойманный на месте преступления, я не выдержал и уточнил:
– А что?
– Ничего. Фамилия – это ничего. Она не имя… Давай, увидимся!
Он подал мне руку и еще раз, показалось, удовлетворенно окинул взглядом зал, в котором наступило удивительное для такого количества «лонгов» затишье, и добавил:
Никогда не понимал, зачем они это делают…
Что именно?
Пьют эту гадость.
Но вы же сами…
Я? Да Бог с тобой! Никогда! – отчеканил он в конце и ушел.
Я осторожно, боясь убедиться в правильности собственной догадки взялся за чек. Так оно и было: в нем не было «лонга». То есть в нем вообще ничего не было! Я оглядел зал. Набитый пьяными гостями, он теперь был единственной реальностью, от которой мне некуда было деться…
Следующие три мои смены старик не появлялся. Спрашивать о нем других я не стал. Я решил: пусть старик останется исключительно моей, пусть и «больной», тайной. Я чувствовал, что появление странного гостя как-то связано с Тихим и его смертью: уход одного и появление другого совпало не только по времени. Напитки они так же выбирали одинаковые. Старик, как и Тихий, обращался именно ко мне. Он шел ко мне, а не просто поесть или выпить. Старик сменил Тихого, внешне никак на него не походя, но было что-то другое, что их объединяло. На исходе третьего дня, увидев старика на входе, я подумал, что, может быть, он и есть Тихий, что он и Тихий – одно лицо. Я постарался как можно скорее отделаться от этой сумасшедшей мысли, но она зависла где-то между мной и стойкой, и старик, подойдя, словно заметил ее и сказал небрежно:
– Ну, вот и девять дней прошли. Я не понял:
– Какие девять дней?
– А то ты не знаешь!
Я, наконец, сообразил и спросил в лоб:
– Вы знали Тихого?
– Тихого? О, еще как! А, вот, он меня по большому счету и не знал вовсе. А я его хорошо. Можно сказать, «до косточки».
– Это как?
– Что как?
– Ну, вы его знали, а он вас нет?
– Чисто временные моменты. Вполне объективные… Ты-то уж должен понимать.
Я опять ничего не понял:
– Я? Что понимать?
Но старик закрыл тему:
– Греческий салат и «Камю». «Бордери». А, да, другого-то у вас и нет…
Я отошел к кассе, но в голове крутилось: «ты-то уж должен понимать»… Что я должен понимать? Что? И опять я следил за тем, как «Камю» исчезал в каком-то неведомом пространстве, так как в счете его не оказывалось, как старик оставлял на стойке вполне реальные деньги, и шел к двери совершенно босой, а Николай не обращал на это никакого внимания. Я совершенно вышел из себя и на этот раз решил пойти до конца: я выбежал следом и поначалу потерял старика из виду. Побежал наугад в ту сторону, куда уходил в свое время друг Тихого – он, кстати, так больше и не появился с того раза – нашел старика совсем рядом, на повороте. Поставив ногу на бордюр, он… завязывал шнурки на ботинках. Закончив, старик поправил джинсы, кривясь, разогнулся и, заметив меня, как мне показалось, совсем не удивился, но, видно для порядка, спросил:
– Ты чего?
– Так… Я хотел узнать…
– Что ты хотел узнать?
– Как вас зовут?
Он улыбнулся.
– Ты же знаешь.
– Я догадываюсь. Но я хочу, чтобы вы сами это сказали.
– Зачем?
– Я хочу, чтобы вы все объяснили.
– Я? Что я должен объяснять?
– Происходят странные вещи, и я…
– Ничего странного, – заявил старик и, прерывая разговор, двинулся в сторону бульвара.
Я догнал его. На языке вертелся вопрос. Старик, словно прочитав мои мысли, помог мне, буквально приказав:
– Ну, спрашивай!
– Как вас зовут?
– Павел…
Он помолчал и добавил то, что мог, наверное, уже и не добавлять:
– Павел Кирдяев.
В ответ я залепетал скороговоркой:
– Да? Вы тезка одного моего друга. Только я его назвал Тихий… Ну, прозвище такое…
Старик оборвал меня:
– Я не тезка.
Я остановился, а старик продолжил путь к бульвару, откуда неслась обычная для этого времени суток разноголосица мелодий и звуков. Снова догнал старика я уже на бульваре, едва не потеряв его след, что было для этого места немудрено – уже к девяти вечера здесь было почти не протолкнуться, а рядом с двумя памятниками – сидячим и стоячим – так и вовсе возникали пешеходные пробки. Старик, правда, не пошел ни к одному из них, а разместился где-то между, найдя место на краю одной из скамеек. На ней уже сидела одна очень странного вида компания. На эту странность, впрочем, я не сразу обратил внимания. Я был поглощен стариком и своим следующим к нему вопросом. Но, присмотревшись невольно к нашим сиюминутным соседям, сразу понял, что наблюдаю нечто совсем необычное. Средний возраст компании, к которой мы так запросто присоединились, был никак не меньше семидесяти: две старушки помоложе в окружении пяти дедов, одному из которых можно было дать и все девяносто. Но одеты все они были как тинэйджеры: джинсы, кепки, рубашки навыпуск, толстовки с жилетками. Старушки столь естественно балансировали на огромных платформах своих высоких шнурованных ботинок, а деды так умело двигались под рэперские мелодии, звучавшие из включенных ими мобильников, что не создавалось впечатление маскарада. Нет, все они были как бы на своем месте. Изучая компанию, я невольно отвлекся от старика, но он и не собирался куда-то уходить, и, явно скучая, изучал окрестности. Я проследил за его взглядом и вскоре закружился на месте как волчок, на время начисто забыв о старике. Таких компаний, как наша, было много. Точнее сказать, почти всем находящимся в тот момент на бульваре было далеко за шестьдесят, и все были одеты и вели себя, как молодые люди. Все, все: панки, готы, эмо, подкрашенные элгэбэтешники и просто гопники – все они, покрытые сединой и морщинами, заполняли бульвар, ведя себя донельзя естественно, будто бы все так и должно быть. Седыми стариками были даже полицейские патрули… Правда, среди казавшейся бесконечной толпы молодых стариков встречались и действительно молодые люди, и даже дети. Я взглядом выдергивал их то тут, то там – они легко угадывались в толпе. На них почему-то были потертые пальто, обвисшие плащи, драповые кепки. Одна парочка лет двенадцати, едва шедшая под руку и в два костыля, прошла мимо меня, и я случайно поймал тусклый, уставший взгляд девочки, так не вязавшийся с ее гладким, без намека на морщины лицом…
