Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Не мерещится ль вам иногда,

Когда сумерки ходят по дому,

Тут же, возле, иная среда,

Где живут, но совсем по-другому.

С тенью тень там так мягко слилась,

Там бывает такая минута,

Что лучами незримыми глаз

Мы уходим друг в друга как будто.

И движеньем спугнуть этот миг

Или словом боишься нарушить:

Точно подле кто ухом приник,

Заставляя далекое слушать...

Но едва запылает свеча,

Чуткий мир уступает без боя.

Лишь из глаз по наклонам луча

Тени в пламя бегут голубое {1},

Ваш И. А.

Е. М. МУХИНОЙ

1. VIII 1904

Саки

Дорогая Екатерина Максимовна,

Я очень рад, что приобрел уже настолько сил, что могу поблагодарить Вас за Ваше доброе участие к ниспосланному мне memento mori {Напоминанию о смерти (лат.).}. Я еще и до сих пор не вполне уверен, что опасность миновала, так как болезненный процесс, по-видимому, далеко не миновал еще.

Своим спасением я обязан не только уходу, но самоотвержению Дины Валентиновны {1}. Будь я на руках людей неблизких мне, я бы, наверное, умер.

Кроме мучительных воспоминаний, болезнь оставила мне и интересные. Я пережил дивный день действительно великолепного бреда, который, в отличие от обычной нескладицы снов, отличался у меня удивительной стройностью сочетаний и ритмичностью. Между прочим, все мои, даже беглые, мысли являлись в ритмах и богатейших рифмах, и странно, что это шло периодами: сначала один размер, потом другой, легкость в подборе сочетаний была прямо феноменальная, хотя, конечно, их содержание было верхом банальности. Но вот мучительная ночь была, это - чеховская, когда я узнал о смерти этого писателя {2}. Всю ночь меня преследовали картины окрестностей Таганрога (которых я никогда не видал). Туманная низина, болотные испарения, мокрые черные кусты, и будто рождается душа поэта, и будто она отказывается от бытия, хочет, чтобы ее оставили не быть... Тяжкая была ночь...

Ну, простите. Поклонитесь от меня Арк Андр. Я очень, очень рад, что мы еще послужим вместе - меня оставили на пятилетие {3}. Преданный

Вам И. Анненский.

Дина Валентиновна Вам обоим кланяется, а не отвечает, п ч делаю это я и она не хочет лишить больного этого удовольствия.

Е. М. МУХИНОЙ

5. VI 1905

Ц С

Дорогая Екатерина Максимовна,

Не знаю, застанет ли Вас в Интерлакене это письмо, - так Вы носитесь теперь по всему югу. А между тем письмо Ваше я только сегодня получил, написал же во Флоренцию очень давно... Я был болен, но теперь, кажется, здоров, насколько умею быть здоровым. Только сердце слабо работает. Пишу понемножку и все Еврипида, все Еврипида, ничего кроме Еврипида. Огромную написал статью о сатировской драме {1}, и теперь I том может хоть завтра идти в печать. Между тем к издателю, - а таковой нашелся с первого абцуга я еще не собрался и съездить, - больше двух недель, что я ни шагу из дому, и все полеживаю.

Грустно и совестно мне, что на Ваше такое интересное и богатое красками письмо отвечаю Вам таким скучным, точно "водяная капель", помните у Достоевского "звонко и мерно падающая с залавка в лохань" {2}. Такова и моя жизнь... Только еще и ритма у нее нет, как у этой капели. Она идет толчками, как телега под моросящим холодным дождем, среди облетающих деревьев и по скованному морозом чернозему... Толконуло и ничего... вперед, а куда вперед? .. Нет, не буду сегодня вдаваться в картинность... Вчера был у нас Алекс. Григ {3}. Знаете Вы, что он в конце этого месяца уезжает в Рим до весны, т. е. сначала проедет в Сорренто, где будет купаться, а потом поселится в вечном городе на всю зиму: обстановку распродает. Уж и не знаю, завидовать ли ему? Ведь, может быть, все эти красоты только до тех пор и хороши, пока они праздничные, а будни-то ведь, пожалуй, везде серые. Впрочем, не знаю.

В болезни я перечитал, знаете кого? Морис Барреса {4}... И сделалось даже страшно за себя... Давно ли я его читал, а ведь это были уже совсем не те слова, которые я читал еще пять лет тому назад. Что сталось с эготизмом, который меня еще так недавно увлекал? Такой блеклый и тусклый стал этот идеал свободного проявления человеческой личности!.. Как будто все дело в том, что захотел, как Бальмонт, сделаться альбатросом, и делайся им... {5}

Не лучше и с методом иезуитов (uno nomine libri {Буквально: книги с одинаковым названием (лат.); здесь: вещи одного толка.})... Какая нелепость! да разве метод, созданный для великой цели, может быть от нее отнят и быть еще после этого чем-нибудь, кроме насмешки над усилиями влюбленной в него мысли?.. Самый стиль М. Барреса стал мне тяжел, как напоминание о прошлых ошибках... и о том, что _сегодня_ должно оказаться такой же ошибкой, какой было и _вчера_... Он не цветист, этот язык, но в нем что-то одуряющее и бесформенное, как в запахе белого гелиотропа... Газеты полны теперь воспоминаниями о Чехове и его оценкой или, точнее, переоценкой. Даже "Мир божий" {6}, уж на что, кажется, Иван Непомнящий из пересыльной тюрьмы, и тот вспоминает... Любите ли Вы Чехова?.. О, конечно любите... Его нельзя не любить, но что сказать о времени, которое готово назвать Чехова чуть-что не великим? Я перечел опять Чехова... И неужто же, точно, русской литературе надо было вязнуть в болотах Достоевского и рубить с Толстым вековые деревья, чтобы стать обладательницей этого палисадника... Ах, цветочки! Ну да, цветочки... А небо? Небо?! Будто Чехов его выдумал. Деткам-то как хорошо играть... песочек, раковинки, ручеечек, бюстик... Сядешь на скамейку - а ведь, действительно, недурно... Что это там вдали?.. Гроза!.. Ах, как это красиво... Что за артист!.. Какая душа!.. Тc... только не душа... души нет... выморочная, бедная душа, ощипанная маргаритка вместо души... Я чувствую, что больше никогда не примусь за Чехова. Это сухой ум, я он хотел убить в нас Достоевского - я не люблю Чехова и статью о "Трех сестрах", вернее всего, сожгу... {7}

Господи, и чьим только не был он другом: и Маркса, {8} и Короленки, Максима Горького, и Щеглова {9}, и Гнедича {10}, и Елпатьевского {11}, и актрис, я архиереев, и Батюшкова {12}... Всем угодил - ласковое теля... И все это теперь об нем чирикает, вспоминает и плачет, а что же Чехов создал? Где у него хотя бы гаршинский _палец ноги_). {13} Что он любил, кроме парного молока и мармелада? Нет... нет, надо быть справедливым... У него есть одна заслуга... Он показал силу нашей разговорной речи, как стихии чисто и даже строго литературной. Это большая заслуга, но не написал ли он, чего доброго, уж слишком много, чтобы вложить настроение в нашу прозу до биллиардных терминов и телеграфных ошибок включительно... Читайте Достоевского, любите Достоевского, - если можете, а не можете, браните Достоевского, но читайте по-русски его и по возможности _только_ его...

5
{"b":"50961","o":1}