IV Лирическое я Бальмонта, поскольку я сумел в нем разобраться, кажется мне очень интересным. Я начну его анализ с того момента, который поразил меня ранее других. Бальмонт хочет быть и дерзким и смелым, ненавидеть, любоваться преступлением, совместить в себе палача с жертвой и сирену с призрачным черным монахом, он делает кровавыми даже свои детские воспоминания, а между тем нежность и женственность — вот основные и, так сказать, определительные свойства его поэзии, его я, и именно в них, а не в чем другом, надо искать объяснения как воздушности его поэтических прикосновений к вещам, так и свободы и перепевности его лирической речи, да, пожалуй, и капризной изменчивости его настроений. Среди всех черных откровений бодлеризма, среди холодных змеистостей и одуряющих ароматов внимательный взор легко откроет в поэзии Бальмонта чисто женскую стыдливость души, которая не понимает всей безотрадности смотрящего на нее цинизма, хотя пытливому воображению и горячей голове кажется, что они уже давно и безвозвратно осквернены холодной скользкостью порока. Нежнее всего Твой смех прозвучал серебристый, Нежней, чем серебряный звон, Нежнее, чем ландыш душистый, Когда он в другого влюблен. Нежней, чем признанье во взгляде, Где счастье желанья зажглось, Нежнее, чем светлые пряди Внезапно упавших волос. Нежнее, чем блеск водоема, Где слитное пение струй, Чем песня, что с детства знакома, Чем первый любви поцелуй. Нежнее всего, что желанно Огнем волшебства своего, Нежнее, чем польская панна, И значит — нежнее всего. (II. 35) Я напомню в том же жанре «Закатные цветы», «Придорожные травы», «Безглагольность», «Черемухой душистой», да и сколько их есть еще пьес, которые всего, кажется, свободнее выходили из сердца поэта. Психология женщины очень часто останавливает на себе внимание нашего лирика, и мне кажется, что он лучше воспроизводит душевный мир женщины, чем мужчины. Все эти носители кинжалов sin miedo,[243] влюбленные испанцы и крестоносцы и дьяволы кажутся нам преломленными в призме женских глаз, а женские пьесы, может быть, лучшие из бальмонтовских, особенно его две «колдуньи». Как медленно, как тягостно, как скучно Проходит жизнь, являя тот же лик. Широкая река течет беззвучно, А в сердце дышит бьющийся родник. И нового он хочет каждый миг, И старое он видит неотлучно. Субботний день, как все прошел, поник, И полночь бьет, и полночь однозвучна. Так что же, завтра — снова как вчера? Нет, есть восторг минуты исступленной. Меня зовут. Я слышу. Так. Пора. Пусть завтра встречу смерть в чаду костра, За сладость счастья сладко быть сожженной. Меж демонов я буду до утра! [244](II. 267) А вот конец «Колдуньи влюбленной».[245]
О, да, я колдунья влюбленная, Смеюсь, по обрыву скользя. Я ночью безумна, я днем полусонная, Другой я не буду — не буду — нельзя. (II, 287) Его пьеса «Слияние» опять-таки женская по своей психологии. А вот и самопризнание поэта. Ты мне говоришь, что как женщина я, Что я рассуждать не умею, Что я ускользаю, что я — как змея, Ну что же, я спорить не смею. Люблю по-мужски я всем телом мужским, Но женское — сердцу желанно, И вот отчего, рассуждая с другим, Я так выражаюсь туманно. Я женщин, как высшую тайну, люблю, А женщины любят скрываться, И вот почему я не мог, не терплю В заветных глубинах признаться. Но весь я прекрасен, дышу и дрожу, Мне жаль, что тебя я печалю. Приблизься: тебе я всю правду скажу, А может быть, только ужалю. [246](II, 240) Пресловутый эротизм поэзии Бальмонта — я, признаться, его никак не мог найти. По-моему, мы скорее принимаем за эротизм капризное желание поэта найти вкус в вине, которое, в сущности, ему не нравится. Во всяком случае, лирик Бальмонт не страстен, так как он не знает мук ревности и решительно чужд исключительности стремления. Я думаю, что он органически не мог бы создать пушкинского «Заклинания». Для этого он слишком эстетичен. Хочу быть дерзким. Хочу быть смелым. [247]Но неужто же эти невинные ракеты еще кого-нибудь мистифируют? Да, именно хочу быть дерзким и смелым, потому что не могу быть ни тем, ни другим. Любовь Бальмонта гораздо эстетичнее, тоньше, главное, таинственнее всех этих Уйдите боги, уйдите люди. [248]Любовь Бальмонта — это его «Белладонна». Счастье души утомленной Только в одном: Быть как цветок полусонный В блеске и шуме дневном, Внутренним светом светиться, Все позабыть и забыться, Тихо, но жадно упиться Тающим сном. Счастье ночной белладонны Лаской убить. Взоры ее полусонны, Любо ей день позабыть, Светом луны расцвечаться, Сердцем с луною встречаться, Тихо под ветром качаться, В смерти любить. Друг мой, мы оба устали; Радость моя! Радости нет без печали. Между цветами — змея; Кто же с душой утомленной Вспыхнет мечтой полусонной. Кто расцветет белладонной вернутьсяКак медленно, как тягостно, как скучно… — «Колдунья» (Бкс). вернутьсяА вот конец «Колдуньи влюбленной» — Бкс. вернутьсяТы мне говоришь, что как женщина я… — Гз. вернутьсяУйдите боги, уйдите люди… — то же стихотворение. вернутьсяСчастье души утомленной… — «Белладонна» (Гз). |
