- Здравствуй, Кедуб. Это я, Ыныбас.

- Здравствуй, - насмешливо отозвался тот. - Разве столько шуму наделали только вы двое? А мне показалось, что к нам приехало много горластых гостей!

- Они только проводили меня до твоего аила, Кедуб.

- Тогда входи.

В аиле стало наряднее - появились новые ковры, блестела лунными шарами на спинке высокая железная кровать, попыхивали бронзовыми и серебряными заклепками сундуки, составленные горкой, венчал которую пузатый медный самовар. Старик выжидательно взглянул на гостя:

что скажет этот орус? Не хуже, чем в русской избе, теперь у них с Чейне в аиле! Но, видимо, особой гордостью старика Кедуба было зеркало, подвешенное над кроватью, в которое он поминутно смотрелся, чмокая губами от восторга.

Ыныбас сел выше огня, взял протянутую ему пиалу с чегенем, выжидающе поглядывая на вход. Когда же его откроет рука Чейне, чтобы он смог посмотреть в ее глупое и заплаканное лицо при свете хорошего огня в очаге?

- Какие новости в горах? - спросил Кедуб, явно огорченный, что гость не вскинул восхищенно при виде его богатств руки и не покачал изумленно головой.

- Много новостей! Хан Ойрот вернулся, сейчас народ собирает под свою руку. Белый Бурхан несет людям слово правды и меч возмездия его врагам...

Кедуб охнул, едва не выронив трубку:

- Зачем пугаешь старика? Зачем так зло говоришь?

- Боишься, что хан Ойрот спросит с тебя за измену горам?

- Я не ты! Я не изменял своим горам, не обрезал свою косичку!

Ыныбас сдержанно рассмеялся:

- Ты считаешь, что, сохранив косичку на затылке, ты остался верным и преданным сыном Алтая? Почему тогда дочь продал за деньги старику?

Кедуб смутился, забегал глазами, не зная, чем и как возразить гостю. В эту трудную для старика минуту вошла Чейне, смущенно улыбаясь и виновато поглядывая на Ыныбаса. Она была в новом сиреневом чегедеке, перехваченном гарусным поясом, в пушистой беличьей шапочке с шелковой кисточкой, в ладных китайских сапожках, расшитых бисером.

Судя по новому убранству аила и по роскошному наряду Чейне, добрая половина золотых и серебряных монет, оставленных жене Оинчы, мигом перекочевала в карманы чуйцев! Кедуб ездил за покупками, сама Чейне?.. Теперь понятно, почему это она почувствовала вдруг какую-то ценность и значимость собственной персоны! Богатство дает людям чувство самоутверждения, оно же рождает гордыню... Она уже имела все, о чем только может мечтать молодая женщина, теперь захотела получить готовеньким любящего и любимого мужчину!

- Завтра Чейне уедет со мной, Кедуб.

- Оинчы разрешил тебе забрать ее у меня?

- Мне не нужно его согласие. Твоего, Кедуб, тоже.

- Но Оинчы - ее муж!

В голосе старика чувствовался страх. Ведь по закону гор и людей, живущих в этих горах, жена, переходящая от старшего брата к младшему, переходит вместе со всем его имуществом и детьми! Детей у Чейне нет, но у нее есть имущество и деньги, к которым старик уже привык и в глубине души считал своими...

Вместо ответа Кедубу Ыныбас взял Чейне за косы и, посадив рядом, грозно свел брови:

- Корми, жена! Я не чегенем сюда наливаться приехал!

И снова Кедуб едва не выронил трубку изо рта:

- Э-э, парень... Или Оинчы уже умер?

- Ты много говоришь лишнего, Кедуб! Почему бы тебе и не дать мне свою трубку покурить? Кедуб развел руки:

- Ты не гость, а родственник... Кури свою трубку3! Чейне рассмеялась и сдернула крышку с котла, выбирая для Ыныбаса самый крупный и жирный кусок баранины, обходя очередностью отца. Кедуб цепко загреб большую желтую шубу и направился к выходу из аила:

- Душно стало спать у очага... Грудь болит.

Ыныбас скупо улыбнулся и подмигнул Чейне.

Техтиек вел своих людей по Журавлиной дороге*, которая к утру должна остановить их у стойбища Анчи. Серебряная пыль неба, щедро рассыпанная над их головами уходящим летом, и на четвертую ночь пути не стала скупее. Сотрет ее только осень, что уже дышала с ледяных вершин недалекой отсюда Черги. Такой же вот серебристой пылью рассыпалась и душа Техтиека, когда он увидел смущение всегда серьезного Ыныбаса и искренность женщины, встретившей своего любимого, пахнула неожиданным жаром в его остывшее сердце. И эта минутная слабость сурового и не знающего жалости человека подарила им несколько дней и ночей счастья... Да и какой убыток от этого, нельзя же все время держать себя и других в кулаке!

* Журавлиной дорогой южные алтайцы называли Млечный Путь.

Он и сам не знал еще, как поступит с Анчи, пренебрегшим его наставлениями, что граничило с нарушением приказа. Пастухом был Анчи, им и остался: воинов не учит, а пасет, откармливая у чужих котлов! Вряд ли это могло ойти парням на пользу - обленились и отупели, загороженные чужой спиной от всех забот, бед и невзгод... Все хорошо в меру! Людей легко распустить, а собрать их в кулак, выжав лишний жир и пот, трудно - и время для этого нужно, и силы...

Да и хватит Техтиеку Козуйта с его щенками! Повторись такая история с прииском у кезеров Анчи - сама собой полезет голова Техтиека в петлю! Ведь если его сейчас схватят, то уже не стальные браслеты наденут на ноги и руки, а пеньковую веревку на шею... За ним столько числится даже по полицейским бумагам, что и суда не будет, а только приказ генерал-губернатора о казни преступника, не требующий высочайшего утверждения!

Начался пологий спуск в долину. Где-то там, в середине ее, на берегу небольшого озерка с ручьем, полном рыбы, стоял аил Анчи. Место хозяин выбрал удачное: со всех сторон горы, а он - между ними, как в пригоршне. Хоть на брюхе ползи, а незаметно не подберешься... Но то, что хорошо для самого Анчи, то было плохо сейчас для Техтиека и его людей.

При свете луны вся поляна казалась перламутровой и безлюдной, лишними и ненужными были на ней черный треугольник аила и трепещущая малиновая искорка костра возле него.

Техтиек подозвал одного из парней:

- Проверь, Борлай!

Парень осторожно сдвинул коня, и тот, неслышно перебирая по земле копытами, не пошел рысью, а поплыл лодкой по перламутру поляны, все более и более уменьшаясь, но не теряясь в лунном полумраке.

Когда Техтиека ловили всерьез, а это время от времени случалось, то сеть раскидывали гуще, чем обычно, в такой и маленькая рыбка была добычей. Но маленькую рыбку - парня Козуйта - они уже поймали, и она могла разжечь их аппетит!