Гладит предутренний ветер вечно-священные камни.

Над Галилеею грустной руки воздел муэдзин.

Лижет бесшумное время прах Вифлеема и Канны,

И с минаретов вечерних слышно: Алла-иль-Алла.

Розовым встанут миражем храмы и рощи Дамаска,

Жены под светлой чадрою нижут сапфир и опал.

Лишь набегающий ветер, волн благосклонная ласка…

Смолкли призывные трубы Ангела, Льва и Орла.

Но, как и прежде, задумчивы те же рыбацкие мрежи,

Дремлют гроба крестоносцев, миррой и кедром дыша,

И разноликие толпы молятся снова и снова,

К плитам Господнего Гроба с моря и суши спеша.

Над белоснежною Меккою гибкой планеты хвост,

Дух песков накалённых и острых могучих звёзд.

Звёзды вонзают в душу тысячи звонких жал….

Благоговейный трепет сердце пророка сжал.

Слышится ближе, ближе шум непомерных крыл:

Конь с человеческим ликом россыпи неба скрыл;

Грива — белыми волнами, сам он — словно туман;

Имя коню — Молния, эль-Бохран.

Мчит пророка на север десятикрылый гонец,

Хлещет сирийский ветер, душит, и наконец,

Весь запылён пустынею, сполохами палим,

Сходит ночной наездник в спящий Иерусалим.

В уединённом храме ждут Моисей и Христос,

Вместе молятся трое до предрассветных рос.

И в выси, откуда Солнце чуть видимо, как роса,

Конь ездока возносит на Первые Небеса.

Иерархии гигантские ширятся впереди:

Между очами ангела — тысяча дней пути…

Но на последнее Небо глагол непреклонный звал:

Скрывают лицо Аллаха семьдесят покрывал,

И за покрывалами — голос, как ста водопадов шум,

Как опоясанный громом и молниями самум:

— Восстань и гряди, избранник, вдоль всех городов и стран,

Провозглашай народам Мой истинный Аль-Коран!

Головокруженье… омут… отпрянувшие Небеса,

Звёзды, летящие вверх… Гаснущие голоса…

Толща холодных туч… Старый кирпич стен…

Ещё не остывшее ложе и плоти свинцовый плен.

По-прежнему бдит над Меккой белой кометы хвост,

Дух песков остывающих и острых могучих звёзд.

— Кто ты, мальчик? куда?.. Твои волосы

Нежней королевского золота,

Тебе пажом надо стать…

Отчего ты один? Где мать?

— Титурэль мое имя. Я вышел,

Когда рассказал мне дед

О песне: он сам её слышал

И прекраснее в мире нет.

Ту песню ангелы пели

В Сальватэрре, земле святой…

Нет на свете другой мне цели,

Как дорога к стране той.

— Ты ошибся, дитя. Туда

Надо плыть по многим морям.

Попадают даже суда

То к пиратам, то к дикарям;

А когда каравелла в шторм

На подводной рухнет скале

Яйца чаек, единственный корм,

Испечёшь ты в тёплой золе.

Но нечего будет пить,

И когда оборвётся нить,

Ты обрадуешься концу.

Возвращайся ж, дитя, к отцу.

Меняются годы, несутся года и года,

Мужает упорство, духовная крепнет страда,

И встречные птицы с небесным лучом на крыле

Всё дальше и дальше манят его в путь по земле.

— Кто ты, юноша? и куда?

Благородна твоя стать,

Твои тонкие руки не знают труда,

Тебе надо рыцарем стать!

— Мне не надо быть рыцарем. В рубище сером,

Как Спаситель ходил по земле,

Я достигну скорей Сальватэрры

В этом мире, лежащем во зле.

— В Сальватэрру путь долог и крут.

Далека твоя цель ю не дойти!

Византийцы в рабы продадут,

Сарацины убьют по пути.

— Но не знаю другой я цели;

Невозможен мне путь иной.

Помолись о рабе Титурэле,

О дороге его земной.

Меняются страны, несутся года и года,

Встают из-за моря империи и города,

И плачутся ветры, и волны бушуют во мгле

О пламенном хоре, которого нет на земле.

— Без оружия?! Путник, зачем

Ты бредешь в эту степь один?

Азра пала, пал Вифлеем,

По пятам спешит Саладин!

— Но к неверным проникну легче я

Без оружия и щита.

Да будут щитом мне вера моя,

Смирение и нищета.

— Э, мы тоже верили прежде,

Пока от бед и утрат

Нас хранило, подобно надежде,

Имя Конрада Монферрат.

Но погиб он — и пламень веры

Победы нам не стяжал:

Оттеснены тамплиеры,

И Тевтонский орден — бежал.