Мелвил Стонер шел вприпрыжку по шпалам и говорил. Должно быть, он забыл о том, как лежал, уткнувшись носом в траву, и принялся описывать одинокую жизнь в своем доме. Розалинда пыталась отделаться от одолевавших ее мыслей и прислушаться к его словам, но ей это плохо удавалось. «Я приехала домой, надеясь немного приблизиться к жизни, избавиться на несколько дней от общества одного мужчины, чтобы иметь возможность подумать о нем. Мне казалось, что я достигну цели, если побуду около матери, но этого не произошло. Странно было бы, если бы я достигла того, к чему стремилась, благодаря этой случайной встрече с другим мужчиной!» — думала она. Мысли одни за другой проносились в ее мозгу. Она слышала слова, произносимые шедшим рядом с ней человеком, но ее мысли текли своим чередом, также порождая слова в ее мозгу. Напряжение, сковывавшее Розалинду, внезапно ослабело и сменилось ощущением свободы. С того самого мгновения, как три дня назад она сошла с поезда в Уиллоу-Спрингсе, она чувствовала какую-то стесненность. Теперь все исчезло. Она смотрела на Мелвила Стонера, который время от времени посматривал на нее. Что-то таилось в его глазах, какая-то усмешка, ироническая усмешка. Глаза у него были серого цвета, холодного серого цвета, как глаза птицы.

— Мне пришло в голову… я подумал… видите ли, вы не вышли замуж за те шесть лет, что протекли с вашего переезда в Чикаго. Было бы странно и немного забавно, если бы оказалось, что вы, подобно мне, не можете вступить в брак или с кем-нибудь сблизиться, — говорил он.

Он снова стал рассказывать о том, какую жизнь он ведет у себя в доме.

— Бывает, что я целыми днями сижу дома, даже в хорошую погоду, говорил он. — Вам это, конечно, случалось видеть. Иногда я забываю о еде. Весь день читаю книги, стараясь забыться, а потом наступает ночь, и я не могу спать. Если бы я умел писать книги, рисовать или сочинять музыку, если бы я хоть сколько-нибудь стремился выразить то, что происходит в моем сознании, тогда все было бы по-иному. Впрочем, я не стал бы описать, как другие, я не стал бы распространяться о том, что делают люди. Что они делают? Какое это может иметь значение? Да, они строят большие города, вроде того, в котором вы живете, и маленькие города, подобные Уиллоу-Спрингсу, они проложили этот железнодорожный путь, по которому мы идем. Они вступают в брак и растят детей, совершают убийства, крадут, делают добрые дела. Какое это имеет значение? Понимаете, вот мы идем здесь по солнцепеку. Через пять минут мы будем в городе, и вы пойдете к себе домой, а я к себе. Вы поужинаете с отцом и матерью. Затем ваш отец уйдет в город, а вы и ваша мать будете сидеть вдвоем на крыльце. Вы будете почти все время молчать. Мать скажет, что собирается варить варенье. Затем вернется отец, и вы все отправитесь спать. Ваш отец накачает ведро воды насосом у двери кухни. Он внесет ведро в дом и поставит на ящик у кухонной раковины. Немного воды выплеснется на пол кухни. Послышится мягкий звук…

— Ах!

Мелвил Стонер обернулся и бросил быстрый взгляд на Розалинду, которая немного побледнела. Ее мозг работал с безумной скоростью, как переставшая подчиняться машина. В Мелвиле Стонере была какая-то сила, пугавшая девушку. Перечислив несколько обыденных фактов, он тем самым неожиданно вторгся в ее святая святых. У нее было такое ощущение, словно он вошел в спальню в доме ее отца, где она лежит и думает. Право же, он очутился у нее в постели.

Стонер снова рассмеялся невеселым смехом.

— Вот что я вам скажу: у нас в Америке, и в маленьких и в больших городах, мы все знаем очень мало, — быстро заговорил он. — Мы все куда-то мчимся. Все охвачены жаждой деятельности. А я спокойно сижу и думаю. Если бы я хотел писать, у меня получилось бы. Я рассказал бы, о чем каждый думает. Люди удивились бы, немного испугались, а? Я рассказал бы вам, о чем вы только что думали, идя со мной по железнодорожным путям. Я рассказал бы вам, о чем думала в это время ваша мать и что ей хотелось бы вам сказать.

Лицо Розалинды побелело как мел, руки ее дрожали. Стонер и Розалинда свернули с полотна железной дороги и очутились на улицах Уиллоу-Спрингса. В Мелвиле Стонере произошла внезапная перемена. Теперь он казался просто сорокалетним мужчиной, несколько смущенным присутствием женщины моложе его, несколько растерянным.

— Теперь я пойду в гостиницу и должен вас покинуть, — сказал он. Он зашаркал ногами по тротуару. — Я собирался рассказать, почему вы застали меня уткнувшимся лицом в траву, — продолжал он, и в его голосе послышались новые ноты. Это был голос юноши, взывавшего к Розалинде из тела мужчины, когда они шли по полотну и разговаривали. — Иногда здешняя жизнь мне становится невмоготу, — злобно произнес он и замахал длинными руками. — Я слишком много бываю один. Начинаю ненавидеть себя. Приходится убегать из города.

Мужчина смотрел не на Розалинду, а в землю. Его большие ноги продолжали неравно шаркать.

— Однажды зимой мне вдруг показалось, что я схожу с ума, — снова заговорил он. — Случайно мне вспомнился фруктовый сад в пяти милях от города, в котором я побывал как-то поздней осенью, когда созрели груши. И вот, мною овладело непреодолимое желание. Было очень холодно, но я прошагал пять миль и добрался до этого сад? Земля замерзла и была покрыта снегом, но я разгреб его. Я прижался лицом к траве. Когда я гулял, там осенью, земля была усеяна спелыми грушами. От них шел сладкий аромат. Они были покрыты пчелами, которые ползали по ним, пьяные, в каком-то экстазе. Мне вспомнился тот аромат. Вот почему я отправился, туда и прижался лицом к мерзлой траве. Пчелы были охвачены экстазом жизни, а я упустил жизнь. Я всегда упускал жизнь, и она уходит от меня. Мне всегда кажется, что люди уходят от меня. Весной этого года я дошел по железнодорожным путям до моста через Уиллоу-Крик. В траве росли фиалки. Тогда я почти не обратил на них внимания, но сегодня я вспомнил. Фиалки были похожи на людей, уходящих от меня. Во мне вспыхнуло, безумное желание побежать за ними. Я чувствовал себя птицей, летящей в пространстве. Мне казалось, будто что-то ускользнуло от меня и я должен пуститься вдогонку.

Мелвил Стонер умолк. Его лицо тоже побледнело и руки дрожали. Розалинда испытывала почти непреодолимое желание протянуть руку и коснуться его руки. Ей хотелось крикнуть во весь голос: «Я здесь! Я не умерла! Я жива!» Вместо этого она молча стояла и смотрела на него, как смотрела когда-то вдова, хозяйка высоко летающих кур. Мелвил Стонер старался овладеть собой, подавить волнение, в которое его привели собственные слова. Он поклонился и улыбнулся.

— Надеюсь, вы часто гуляете по железнодорожным путям, — сказал он. Отныне я буду знать, куда девать время. Когда вы приедете в город, я обоснуюсь у железной дороги. Подобно фиалкам, вы, конечно, оставили там свой аромат.

Розалинда смотрела на него. Он смеялся над ней, как смеялся, когда разговаривал с вдовой, стоявшей у его калитки. Но Розалинду это не обижало. Когда Стонер расстался с ней, она медленно пошла по улицам. Фраза, всплывшая в ее памяти, когда они шли по путям, снова вспомнилась ей, и она без конца произносила ее: «И воззвал ко мне бог из среды горящего куста». Она повторяла эту фразу, пока не очутилась в доме Уэскоттов.

Розалинда сидела на крыльце дома, в котором прошло ее детство. Отец еще не вернулся домой к ужину. Па Уэскотт торговал углем и лесными материалами, и ему принадлежало несколько некрашеных сараев у железнодорожной ветки к западу от города. Там у него была крошечная контора с печкой и письменным столом, стоявшим в углу у окна. Стол был завален ожидавшими ответа письмами и циркулярами угольных и лесных компаний. На бумагах лежал толстый слой угольной пыли. Весь день Уэскотт сидел в конторе, напоминая какого-то зверя в клетке, но, в отличие от запертого в клетку зверя, он, очевидно, не был недоволен и не приходил в беспокойство. Он был единственный торговец углем и лесными материалами в Уиллоу-Спрингсе. Если люди нуждались в этих товарах, они должны были обращаться к нему. Больше им некуда было идти. Он был доволен. Утром в конторе он прежде всего прочитывал де-мойнсовскую газету, а затем, если никто не тревожил его, весь день сидел — зимой у печки, а в долгие жаркие летние дни у открытого окна, не обращая, по-видимому, никакого внимания на смену времен года, отражавшуюся во внешнем виде полей, ни о чем не думая, ни на что не надеясь, не сожалея о том, что жизнь его прошла и он становится стар.