Выйдя из-за угла дома и увидев перед собой дочь, Генри Уэскотт слегка опешил. Он не понимал, в чем дело, но почувствовал себя неловко. Несколько мгновений он стоял и смотрел на дочь. От всей ее фигуры веяло жизнью. Огонь горел в ее глазах, серых выразительных глазах. Волосы у нее были золотистые, как волокна маисовых початков, В этот миг Розалинда была подлинной прекрасной дочерью страны маиса, существом, достойным того, чтобы его страстно, всей душой полюбил какой-нибудь сын страны маиса, если только был в этой стране сын, столь же полный жизни, как дочь, от которой страна отказалась.
Отец надеялся ускользнуть из дому незаметно.
— Я ненадолго схожу в город, — нерешительно сказал он.
Однако он задержался еще на несколько секунд, Что-то давно уснувшее пробудилось в нем, было пробуждено в нем изумительной красотой дочери. Огонек вспыхнул среди обуглившихся балок старого дома каким было его тело.
— А ведь ты, девчурка, хорошенькая! — робко, произнес он, затем отвернулся, пошел по дорожке к калитке и вышел на улицу.
Розалинда проводила отца до калитки и стояла, наблюдая, как он медленно шел по короткой улице и завернул за угол. К девушке вернулось настроение, охватившее ее во время разговора с Мелвилом Стонером. Возможно ли, чтобы ее отец также чувствовал то, что иногда чувствовал Мелвил Стонер?. Неужели одиночество приводит и его к порогу безумия, неужели и он бежит сквозь ночь в поисках какой-то утраченной, скрывающейся, полузабытой красоты?
Когда отец скрылся за углом, Розалинда вышла за калитку на улицу. «Пойду посижу под деревом в саду, пока мать кончит возню на кухне», подумала она.
Генри Уэскотт, пройдя ряд улиц, очутился на площади перед зданием суда и, зашел в скобяную лавку Эмануэла Уилсона. Вскоре к нему присоединились еще двое-трое мужчин. Каждый вечер он сидел среди, этих людей, местных жителей, и молчал. Это было бегство из дома, от жены. Остальные мужчины приходили по той же причине. Между ними установилось какое-то несколько уродливо чувство мужской солидарности. Один из участников компании, низкорослый старик, по профессии маляр, не был женат и жил с матерью. Ему самому было около шестидесяти лет, но его мать была еще жива. Все удивлялись. Если вечером маляр немного опаздывал на обычную встречу, взлетал рой догадок, некоторое время плавал в воздухе, а затем оседал, как пыль в пустом доме. Занимался ли старый маляр у себя хозяйством, мыл ли он посуду, варил ли пищу, подметал ли пол и стелил ли постели, или все это делала его дряхлая старуха мать? Эмануэл Уилсон повторял не раз слышанную всеми историю. В одном городке штата Огайо, где он жил в молодости, он слышал рассказ об этом. Там жил старик, вроде их маляра, у которого мать тоже была жива и жила вместе с ним. Они были очень бедны, и зимой у них не хватало одеял, чтобы обоим было тепло спать. Они забирались вместе в одну постель. Это было совершенно невинное дело точь-в-точь как когда мать берет к себе в постель ребенка.
Генри Уэскотт сидел в лавке, слушая рассказ Эмануэла Уилсона, повторяемый в двадцатый раз, и думал о дочери. Ее красота возбудила в нем некоторую гордость, несколько возвысила над людьми, составлявшими его компанию. Раньше ему никогда не приходило в голову, что его дочь красавица. Почему он никогда не замечал ее красоты? Почему в жаркие августовские дни она приехала в Уиллоу-Спрингс из Чикаго, от прохладного озера? Приехала ли она из Чикаго, в самом деле, лишь потому, что хотела повидаться с отцом и матерью? На мгновение, он почувствовал стыд за свое неуклюжее тело, потрепанную одежду, небритое лицо, но потом тлевший в нем огонек погас. Вошел маляр, и в Уэскотте снова возникло приятное ощущение мужской дружбы, за которую он так упорно цеплялся.
Прислонившись к дереву, Розалинда сидела в саду, в том самом месте, где в детстве ее фантазия создавала танцующую жизнь и где молодой девушкой, окончившей уиллоуспрингсскую среднюю школу, она пыталась пробиться сквозь стену, отделявшую ее от жизни. Солнце закатилось, и серые тени ночи ползли по траве, удлиняя тени, отбрасываемые деревьями. Сад давно был заброшен, и много деревьев засохло и стояло без листвы. Тени сухих веток напоминали длинные тонкие, протянутые руки, нащупывающие дорогу среди серой травы. Длинные тонкие пальцы вытягивались и сокращались. Ветра не было, и ночь наступала темная, безлунная — душная, темная, звездная ночь равнин.
Через несколько мгновений наступит беспросветная тьма. Уже с трудом можно было различить ползущие по траве тени. Розалинда ощущала смерть повсюду вокруг себя, в саду, в городке. Ей ясно вспомнились слова, когда-то сказанные Уолтером Сейерсом: «Когда вы будете ночью одна за городом, попробуйте отдаться ночи, темноте, теням, отбрасываемым деревьями. Это ощущение, если вы действительно отдадитесь ему, раскроет перед вами изумительные вещи. Вы поймете, что хотя белые люди вот уже много поколений владеют этой землей, построили повсюду города, добывают из земли уголь, покрыли страну железными дорогами, маленькими и большими городами, все же они не владеют и пядью земли на всем материке. Он все еще принадлежит народу, который теперь физически мертв. Принято считать, что краснокожие полностью исчезли, но они все еще владеют американским материком. Их воображение населило его духами, божествами и дьяволами. Это потому, что в свое время они любили страну. Доказательства справедливости моих слов можно видеть повсюду. Мы не давали нашим городам красивых названий, потому что мы строили города некрасиво. Если у американского города красивое название, оно украдено у другого народа, у народа, который все еще владеет страной, где мы живем. Мы все здесь чужие. Когда вы окажетесь ночью одна за городом в любом месте Америки, попытайтесь отдаться ночи. Вы поймете, что только смерть живет в белых победителях, а жизнь осталась в краснокожих, которые исчезли».
Розалинда находилась под влиянием двух мужчин: Уолтера Сейерса и Мелвила Стонера. Она сознавала это. Казалось, они были возле нее, сидели возле нее на траве в саду. Розалинда была уверена, что Мелвил Стонер вернулся к себе домой и сидит теперь так близко, что услышит ее, если она повысит голос, чтобы его окликнуть. Чего они хотят от нее? Неужели она внезапно полюбила двух мужчин, которые оба намного старше нее? Тени ветвей устилали ковром землю в саду, мягким ковром, вытканным из какого-то нежного материала, по которому нога человека ступала бы совершенно бесшумно. Оба мужчины приближались к ней, ступая по ковру. Мелвкл Стонер был совсем близко, а Уолтер Сейерс шел издалека и находился еще на большом расстоянии. Его дух подкрадывался к ней. Между обоями мужчинами царило согласие. Они шли, неся с собой какое-то мужское знание жизни, которое хотели передать ей.
Розалинда поднялась с места и стояла, дрожа, у дерева. До какого состояния она довела себя! До каких пор это будет продолжаться? К какому познанию жизни и смерти ее ведут? Она приехала домой с очень простой целью. Она любила Уолтера Сейерса, хотела отдаться ему, но, прежде чем решиться на это, она, послушная какому-то внутреннему голосу, поехала домой к матери. Розалинда думала, что у нее хватит смелости рассказать матери историю своей любви. Она собиралась рассказать, а затем послушать, что скажет старшая. Если мать поймет, и отнесется сочувственно, что ж, это будет самое прекрасное, что могло бы произойти. Если мать не поймет… Как бы там ни было, Розалинда уплатила бы старый долг, оказалась бы верна какому-то старинному, само собой разумеющемуся обязательству.
Эти двое мужчин… чего они хотят от нее? Какое отношение ко всему имеет Мелвил Стонер? Она гнала его образ из головы. В образе другого, Уолтера Сейерса, было что-то, менее агрессивное, менее самоуверенное. Ее влекло ко второму.
Розалинда обхватила ствол старой яблони и прижалась щекой к шершавой коре. Девушка была внутренне так напряжена, так взволнована, что ей хотелось тереться щекой о кору дерева, пока не пойдет кровь, пока физическая боль не разрядит напряжения внутри нее, перешедшего в боль.
