С самой восточной сторожевой башни Ларрека, прищурясь, смотрел на доки Порт-Руа, на несколько кораблей легиона и на флот противника, вошедший в бухту. Он насчитал пятьдесят девять судов — пятьдесят девять гротов, окрашенных в красное восходом Бродяги. Невысоко ещё поднявшийся шар обжигал глаза лучами, отраженными от аметистовых гребней волн. Ларреке с трудом удалось закончить счет, и сомнительно было, что наводчики гарнизонной артиллерии смогут хорошо нацелить камень или огненную стрелу против такого сияния. У варваров этих проблем не было, и к тому же ветер был для них попутным. Этот ветер трепал и рвал сейчас знамя над Ларрекой.

— Ка-а, — сказал Серода, его адъютант, — ты предполагал, что их будет столько?

— Их вождь — хитрая бестия, — ответил Ларрека. — Он их вел разными путями и малыми группами, пробираясь между островами и вдоль берегов. И потому мы не знали, сколько их на самом деле. Он просто сказал шкиперам, где и когда будет встреча — я думаю, в ночь летнего солнцестояния возле пролива Лемеха — и там отдал приказ. — Он шевельнул усами. — Грр-м, это вряд ли весь флот, далеко не весь. Добрая часть осталась держать блокаду на тот случай, если нам кто-то пошлет помощь.

— А зачем они тогда здесь?

— Отрезать нас. Если бы мы смогли сесть на корабли и ускользнуть от них в море, мы могли бы вернуться домой, чтобы усилить оборону там.

Взгляд Ларреки скользнул по городу, по низким скученным зданиям из необожженного кирпича, покрашенным в яркие цвета, по мелеющей день ото дня реке, к которой выходила западная стена и в которой блестели, как обсыхающие чудовища, обломки скал, по коричневой и черной земле, замыкавшей мир в круг. Пыльные смерчи кружились, как танцоры, передающие какой-то боевой сон.

— Да, — сказал он. — Вот и началась кампания. Скоро появится пехота.

И через минуту добавил:

— Их предводитель, все-таки одну глупость сделал. Он забыл старое доброе военное правило: всегда оставь противнику, куда отступить.

— Они наверняка ждут, что в конце концов мы сдадимся.

— Тоже способ отступления, иай? Только он, видишь ли, нереален. Вон те корабли ему противоречат. В эти дни в Валеннене не прокормишь кучу пленных. Они нас или перебьют, или обратят в рабство — рассеют по всей стране, по шахтам и пашням прикованными к тачкам и плугам или к мельничным колесам. Я предпочитаю смерть. — И Ларрека выругался, потому что понял, что неплохо было бы собрать войска и это все им изложить. Но он терпеть не мог держать речь.

Серода, прослужив в легионе уже вторые шестьдесят четыре года, мог не бояться обвинений в трусости или недостатке преданности. Он мог позволить себе сказать:

— Ну ведь можно было бы договориться. В конце концов, взятие этой крепости им обойдется дорого. Может быть, они по-прежнему предпочли бы наш уход.

— Потому-то мы и остаемся, — ответил Ларрека. Те варвары, которых перебьет Зера Победоносный в свой последний час, уже не смогут напасть на Мероа и её детей.

Силы тассуров достигли Порт-Руа, когда двойной полдень уже горел. Они расположились лагерем в километре от стен, и от их поступи дрожала земля. Лагерь выгнулся дугой между рекой и морем. Гротескные штандарты варваров воздетые на шест черепа животных-тотемов или предков, хвосты поверженных врагов — вставали лесом, и в нем наконечники копий блестели, как спелые фрукты меж ветвей. Трещали барабаны, трубили горны, под крики и песни галопом носились воины, поднимая пыль.

Земляные стены города заканчивались наверху частоколом заостренных бревен феникса. С углов они были защищены сторожевыми башнями и бастионами. В каждом из бастионов стояла катапульта, бросающая сразу несколько копий, или баллиста с запасом метательных снарядов. Под стеной был выкопан ров, его дно щетинилось кольями. По стенам выстроились солдаты, сверкали кольчуги и щиты, плюмажи развевались подобно реявшим в высоте знаменам. Среди лучников было рассеяно несколько стрелков с огнестрельным оружием.

По возвращении Ларрека эвакуировал большинство гражданского населения. Остались только жены и слуги, местные уроженцы — те, кто фактически входил в легион. Их помощь в уходе за ранеными и в обеспечении повседневных потребностей будет очень ценной. «Не так уж нам плохо, — подумал Ларрека. Пока».

Трижды протрубил горн, и из высокого шатра вышли двое. Первым шел знаменосец с флагом, зовущим на переговоры. Второй был массивен и увешан золотом. «Арнанак собственной персоной! — Ларрека задумался. — Говорить ли мне с ним? Их этика смотрит сквозь пальцы на коварство. Впрочем, он же брат по ложе».

Не обращая внимания на протесты своих офицеров, Ларрека приказал открыть северные ворота и спустить мост. Он пошел в одиночку. Броню он не надел — зачем париться? — и был при нем лишь хаэленский клинок, сумка да красный плащ. Плащ был ненужной обузой, но Серода настоял, что не должен командир выглядеть убого, встречаясь с гордым соперником.

Арнанак сказал что-то своему спутнику, и тот взмахнул флагом, приветствуя противника. Сам же он воткнул свой меч в землю. Они с Ларрекой обменялись рукопожатиями и таинственными словами их веры.

— Силы и здоровья тебе, господин! — сказал Арнанак.

Как я был бы рад, если бы мы могли отложить свои смертоносные копья.

— Хорошая мысль, — ответил Ларрека, — и легко сделать. Просто вернись домой.

— И ты поступишь так же?

— Я дома.

— Мы все равно не могли бы отпустить вас на свободу, — вздохнул Арнанак. — Такой шанс был у вас раньше. А теперь я должен положить конец легиону Зера.

— Вперед, сынок, и за дело. Только зачем тогда мы тут стоим на солнцепеке, когда могли бы спокойно пить пиво в тени?

— Вы храбрые воины, и я хочу предложить вам выход. Сдавайтесь. Мы отрубим каждому правую руку, прокормим, пока вы поправитесь, и отпустим на корабли. Солдатами вы уже не будете, но вернетесь домой.

— Нг-нг. — Ларрека улыбнулся навстречу серьезному взгляду зеленых глаз. — Я бы мог сделать встречное предложение, только насчет других органов. Но зачем зря языком трепать?

— Я бы хотел сохранить тебе жизнь, — с нажимом сказал Арнанак. — Мы оставим невредимыми тех, кто к нам присоединится.

— Ты думаешь, такая жизнь стоит того, чтобы жить? — «С их точки зрения, да».

— Иначе — смерть всем, кроме тех несчастных, что попадут в рабство. Арнанак развел большими черными руками, и зазвенели, сверкнув, его золотые браслеты. — У вас нет надежды. Мы могли бы просто уморить вас голодом.

— Мы запаслись, и наши колодцы глубже тех, что вы можете выкопать в устье. А эта земля — последний невыжженный кусочек. Посмотрим, кто первый оголодает?

— Верно. — Арнанак не казался смущенным этим блефом. — И позиция у вас хороша для защиты. Но ведь именно для защиты. Вы загнаны в угол, и у нас восьмикратное численное превосходство. Ты ждешь подмоги из Бероннена? Пусть попробуют, мои моряки с удовольствием развлекутся пиратством. На людей рассчитываешь? Они же даже не попробовали выручить двух своих заложников.

— Не надо их недооценивать, друг. Я видал, что они могут.

— Неужели ты думаешь, что я работал, сражался, строил планы на годы и годы, не узнав о них как можно больше и не взяв это в расчет? Мои заложники лишь подтвердили то, что я знал. Они пришли за знанием, они торгуют с тем, кто лучше утолит эту их жажду, и они не будут сражаться без провокации, которой не будет, уж за этим я прослежу.

Арнанак помолчал. И добавил:

— Ты прав, мы не будем держать осаду, Одноухий. Мы возьмем вас штурмом. Если ты не примешь мои условия. Неужто ты ради своей чести отвергнешь их, губя свой народ?

— Так и сделаю, — ответил Ларрека. Арнанак грустно улыбнулся:

— Я так и знал заранее. Но я должен был попытаться, верно? Ну, что ж теперь… Брат во Троих, желаю тебе смело войти во Тьму.

— И да будут Они к тебе милостивы, — ответил древними словами Ларрека. И двое обнялись, объединенные верой, и разошлись своими путями.