— Что же она так беспокоится, что дочь засиделась, если ей всего-то девятнадцать лет?
— Да говорю же я тебе, дело не в том, что засиделась, дело в том, куда, в какой дом попадет!
— А ты чего так беспокоишься о ее судьбе? Красивая девушка, найдет себе жениха.
— Я не о ней беспокоюсь, я о тебе беспокоюсь. Она-то найдет себе жениха, но вот ты-то найдешь ли такую невесту? И красива, и скромна, и из хорошей семьи. Сама как родничок: ни соринки, ни пылинки. Женишься на такой — всю жизнь будешь спокоен, ни перед кем глаз не придется опускать. Ты, кажется, до сих пор ничего не понимаешь.
Но Заур уже не слушал ее. Он думал о том, как справиться с вдруг вспыхнувшим необоримым желанием позвонить Тахмине. Но он знал, что должен выдержать, должен выиграть эту маленькую психологическую битву и не звонить, пока Тахмина сама не позвонит.
— Они обещали прийти на день твоего рождения, — сказала Зивяр-ханум.
— Кто они? — спросил Заур.
— Как кто? О ком же я битый час толкую? Муртузовы. И Фирангиз будет.
Счастливая мысль осенила Заура. Как удачно надоумила мать! Ведь действительно скоро день его рождения, и Тахмина специально запоминала и даже записывала дату. Вот чего она ждет! Выдержит характер, но в то же время дата, а значит, повод позвонить и — увидеться и, может быть, восстановить отношения.
И впервые после многих лет он подумал о дне своего рождения не как о скучнейшем сборище постылых родственников, а как о действительно светлом и радостном празднике. Как в детстве.
Она позвонила не в день рождения, а накануне. Вернее, календарно это был уже день его рождения, ибо она позвонила в половине второго ночи. Он был в постели, хоть и не спал. Обычно он не мог заснуть до тех пор, пока в квартире не гас свет во всех комнатах и не замирало все. Он всегда засыпал последним. А в эту ночь из кухни доносились сладкие, приторно пряные запахи. Зивяр-ханум пекла какие-то изысканные пироги, мастерила торт «День и ночь» и пирожные «Птишу», готовила шекербуру и пахлаву. Она была непревзойденной кулинаркой, и секреты, известные лишь ей одной, делали ее яства, особенно печеное, предметом бесконечных гурманских разговоров как за столом, так и после. Лежа в постели, Заур слышал запахи запекшейся муки, жженого сахара, ванили и прочих специй и негромкие голоса двух женщин — Зивяр-ханум и помогающей ей соседки Ситары. Женщины говорили вполголоса, оберегая покой Заура и профессора, в отличие от сына ложившегося и встававшего всегда очень рано. Даже не прислушиваясь, Заур знал, о чем они говорят: о том, как сделать, чтобы тесто в духовке поднялось должным образом, чтобы не переварился крем, сколько куда и чего добавить, как и где сохранить до завтрашнего вечера блюдо и когда и в какой форме все это подать на стол. Затем разговор незаметно переходил к завтрашнему ужину, к гостям, к их вкусам, к тому, кто что любит и кто из мужчин — сладкоежка, и кто из женщин особенно привередлив, и кто хорошая хозяйка, хотя в прошлый раз у нее и пригорел пирог. Говорили, какие все это хлопоты и сколько волнений, но тут же соглашались, что так приятно, когда гости довольны и угощения достаточно, и что удовольствие, которое получаешь, доставив удовольствие другим, искупает все труды и волнения, и когда же матери не потрудиться, как в радостный день рождения единственного сына, и такого замечательного сына. И какой вообще Заур отличный парень — добрый, щедрый, доверчивый, и жаль, что он такой доверчивый, ибо этой доверчивостью пользуются, а Заур такой чистый и наивный, и она, Зивяр-ханум, очень боится, что он может попасть в лапы какой-нибудь мерзавки…
Раздался телефонный звонок. Заур сразу вскочил. Он знал, что в такой час могут звонить только ему. Но кто? Перед тем как взять трубку, он успел с удивлением подумать, что за последние два-три месяца, то есть с начала его связи с Тахминой, он совершенно отдалился от своих бесчисленный старых приятелей и приятельниц. Правда, они иногда названивали друг другу или даже случайно встречались, но то ли из-за летнего сезона — поры отпусков, то ли из-за чего другого, но за это время связи его с друзьями настолько ослабли, что он не мог вообразить, кто же звонит ему в столь поздний час.
— Алло, — сказал он вполголоса, подняв трубку.
Послышался шум и невнятный говор какого-то людного и гулкого пространства, а затем далекий, еле слышный голос, но Заур сразу узнал его и замер.
— Это я, Зауричек, — сказала Тахмина. — Извини, что я так поздно. Ты можешь говорить?
— Да, конечно, — сказал он, с трудом унимая волнение.
— Я весь день моталась и не смогла позвонить тебе… — Голос прерывался, отдельные слова терялись в раздражающем сцеплении и скрежете проводов, но он четко улавливал смысл. — Звоню из аэропорта. Через полчаса улетаю. Только вот сейчас удалось позвонить тебе. — Он молча слушал, не отвечая. — Ты слышишь меня, Заур? Я поздравляю тебя. Я ведь помню — завтра день твоего рождения. Я даже подарок тебе купила. Завтра тебе передадут. — Она говорила торопливо, как бы боясь, что вот-вот связь прервется и она не сможет сказать самого главного. Это очень скромный подарок, но он всегда будет с тобой, чтобы ты всегда помнил обо мне. Завтра передадут, — еще раз добавила она. — Медина, моя соседка, занесет тебе на работу… Как будто все это было так важно.
— Спасибо, — сказал Заур. — А куда ты летишь и зачем? — наконец заговорил он, отметив, что голоса на кухне смолкли и там прислушиваются к его словам.
— В Москву, — весело ответила Тахмина. — Завтра из Москвы будут передавать программу нашего телевидения. Буду вести я. Если, конечно, долечу и не разобьюсь.
— Ну-ну, — сказал Заур и хотел добавить еще что-то, но она быстро перебила:
— Завтра обязательно посмотри в половине десятого. Увидишь меня! — Потом торопливо добавила: — Ну, есть, Зауричек, уже объявили посадку и наши машут мне рукой…
Он хотел представить себе тех, кого она называла «нашими» — дикторы, актеры, режиссеры, — и представил, как все они веселой толпой, не обремененные ничем, кроме легких чемоданов, идут, остря и смеясь, к выходу на летное поле, усеянное разноцветными сигнальными огнями, к большому ночному лайнеру, у трапа которого аккуратненькая стюардесса, включив ручной фонарик, проверяет билеты и паспорта, и представил, что вот и Тахмина через минуту присоединится к ним и переключится на другой ритм и другие заботы, на другое течение чувств и мыслей — полет, Москва, передача — и забудет, что завтра, нет, уже сегодня, день его рождения. Ему было чуть больно от этого, хотя и приятно, что в последний момент она вспомнила-таки о нем. Впрочем, может быть, она сделала это для кого-то другого, чтобы возбудить в нем, в этом другом, ревность, и расставляет этому другому сети, и он, Заур, лишь разменная монета в ее игре, и ласковые слова, сказанные ему, Зауру, на самом деле связаны с иной целью, предназначены для ушей другого… Но он быстро отогнал это подозрение, потому что слишком сильно было ощущение радости, ворвавшееся в него с ее голосом, звонком, за которым слышались все голоса ночного аэропорта и стояло ощущение полета в ясном звездном небе и ощущение свежей прохладной Москвы.
— Пока, Зауричек, много-много тебе счастья.
— И тебе счастливого полета, — ответил Заур, мрачно констатируя, что каждая его фраза, содержащая информацию, фиксируется на кухне и там будут сделаны соответствующие выводы. — А на сколько дней ты летишь? — тем не менее спросил он.
— На три дня, — четко ответила она и уже после паузы, во время которой она, очевидно, решала, стоит ли произносить эти слова, и наконец решив, добавила быстрым полушепотом:- Прилетай в Москву, Зауричек… Ну, я пошла, наши ждут.
Потом были долгие гудки в трубке, и Заур стоял, пораженный этой фразой, которая так не вязалась ни с их разговором сейчас по телефону, ни с их последним разговором десять дней назад, когда они решили, что расстаются. Да и теперь, когда все еще отдавалось эхо слов «наши ждут» и когда, в связи с этими словами, у него возникал целый поток представлений: шумная компания телевизионщиков, шутки, ухаживания, совместный полет и работа в Москве — в общем, весь тот мир, в который она, видимо, с головой окунулась, уйдя от них. От них — это не только от него, Заура, или от Дадаша, под чьим началом работала, но и от всего неторопливого мирка их издательства. И теперь вот эта поездка в Москву, и окно центрального экрана, и многомиллионная аудитория, и новые знакомства, лица, люди, новые ощущения. И зачем ей во всем этом Заур?
