Мы с лейтенантом по крохам собираем сведения о положении наших войск в Крыму и сообщаем их полковнику. Однажды он с сожалением воскликнул:

- Эх, жаль, нет у нас карты Крымского полуострова!

На следующий день лейтенант достал где-то большую школьную карту Украины с Крымским полуостровом. Полковник потребовал красный и синий карандаши. На аккуратно сложенной карге он расставил точки и попросил меня соединить их жирной красной линией, которая от берега Сиваша протянулась восточнее Старого Крыма и оборвалась на берегу Черного моря у Коктебеля. Синим карандашом он нанес те скудные сведения о противнике, которыми мы располагали.

Каждый день мы подолгу изучаем карту, а полковник с увлечением анализирует ход высадки десанта и достигнутые им результаты. Высоко оценивая значение этой морской десантной операции, он говорит нам:

- Вы, ребята, если останетесь в живых, с гордостью будете говорить после войны: "Я участвовал в Феодосийском десанте в декабре 1941 года".

В первой половине января 1942 года советские войска прочно удерживали Керченский полуостров. Я и лейтенант каждый день ожидали известие о начале нового наступления и очень переживали, что оно начнется без нашего участия.

В десятых числах января в палате неожиданно появился Вениамин Соловьев. Подойдя вплотную, он внимательно оглядел меня и протянул руку:

- Здорово, дружище! Обнять-то тебя можно? Не рассыплешься? - Осторожно обнимает, поглаживая по спине. Отступив на шаг, спрашивает: - Ну, как дела? Скоро в строй?

- Хоть сейчас! - обрадовался я. - Можно одеваться?

- Ну уж, так сразу и одеваться, - засмеялся Вениамин. - Ты ж разоришь нас на бинтах: все запасы батальонного медпункта на тебя уйдут. Подлечись маленько. Как снимут бинты, давай телеграмму - сразу прискачу и умыкну. Помолчав, добавил: - Меня майор Андреев командировал в Феодосию, я воспользовался оказией, чтобы навестить тебя.

Я забросал его вопросами о положении в роте, в батальоне, во всем полку, а полковник, протянув карту, попросил:

- Лейтенант, взгляни, насколько наши данные расходятся с истинным положением.

Соловьев, взглянув на карту, заметил:

- Ваша "разведка", товарищ полковник, располагает не совсем точными данными. Линия фронта, например, на вашей карте проходит значительно западнее, чем на самом деле...

Собираясь уходить, Соловьев участливо спросил:

- Харч плохой, Саша?

Я отрицательно покачал головой.

- Почему же ты так похудел? Тебя можно в качестве учебного пособия по анатомии использовать: весь скелет вырисовывается.

Услышав, что несколько дней я ел крошечными порциями и только жидкую пищу, он хлопнул себя по лбу:

- Чуть но забыл, я же привез тебе гостинец! - расстегнул полевую сумку, вытащил небольшой сверток и, протягивая мне, пояснил: - Здесь кружок краковской и, кусок сыра, подкрепитесь. Желаю поскорее поправиться.

Я вышел его проводить. Вениамин, подняв указательный палец, сказал:

- Помни, Александр, как только доктора снимут повязки, черкни пару слов на нашу полевую, я сразу примчусь. Майор Андреев будет рад выцарапать тебя отсюда.

- Спасибо, друг, обязательно напишу, и, надеюсь, скоро. После отъезда Соловьева я с еще большим нетерпением стал ждать, когда с меня снимут бинты. И на перевязках с надеждой спрашивал врача:

- Ну как, товарищ доктор, скоро повязки будете снимать?

- Потерпите, голубчик. - Старик сокрушенно качает головой. - Что-то не заживают ваши раны. Витаминов бы, да где их достанешь...

- А сколько ждать?

- Трудно сказать, - разводит руками доктор. - Это от вашего организма зависит.

Внезапно возобновились налеты фашистской авиации. С северо-запада стали доноситься глухие раскаты артиллерийской канонады. "Неужели наши перешли в наступление?"

Под вечер 18 января в палату вбежал старичок доктор - на голове не было обычной белой шапочки, седые волосы растрепаны.

- Товарищи раненые! Голубчики! Случилось несчастье; комендант города сообщил, что наши войска, чтобы избежать окружения, оставляют Феодосию! Сейчас в порту находится последний транспорт. Если вы не успеете на него, попадете в плен. Спешите, голубчики, спешите, а я побегу остальных оповещать.

- А вы, доктор?! - кричу я вслед.

Он на мгновение останавливается, огорченно машет рукой:

- Нет, куда уж мне, буду дожидаться вашего возвращения.

Мы с лейтенантом начали одеваться.

- Ребята, у вас пистолет есть? - спросил полковник. - Оставьте мне.

- Зачем вам пистолет, товарищ полковник? - поинтересовался я.

- Живым я им не дамся...

- Что вы говорите, товарищ полковник! - возмутился лейтенант. - Разве мы вас оставим?! Ты что молчишь, Саша?! - крикнул он мне.

- Мы донесем вас, товарищ полковник! Я уже и способ придумал. - Я выбежал из комнаты и возвратился с толстой палкой, которую приметил еще раньше. - Мы с лейтенантом держим эту палку, вы, товарищ полковник, садитесь на нее и руками обхватываете наши плечи...

- Да куда вам, доходягам, - огорченно машет рукой полковник, - сами еле на ногах держитесь. Оставьте меня, сынки, спасайтесь. Я свое отвоевал.

Искренне возмущенные, мы наперебой упрекаем полковника, что он толкает нас нарушить закон товарищества.

- Ладно, ладно, сынки, - прерывает нас полковник, и улыбка освещает его смуглое осунувшееся лицо, - сдаюсь! Давайте попробуем.

Помогаем ему одеться, обрубки ног кутаем в одеяла. Больших трудов стоило нам усадить грузного полковника на палку. Когда мы подняли его, шею пронзила такая острая боль, что я пошатнулся и с трудом удержал палку. Лицо лейтенанта тоже дрогнуло от боли.

И начался мучительный путь.

Ноги скользят по крупной гальке, каждый шаг вызывает боль. Пройдя сто метров, мы останавливаемся, сажаем полковника на гальку и в изнеможении ложимся рядом. Когда до корабля осталось каких-нибудь триста метров, я почувствовал, что рана на шее открылась. "Только бы не упасть, только бы успеть!" Мы одолели еще сотню метров, когда я от дикой боли покачнулся и потерял сознание. Придя в себя, увидел взволнованное лицо полковника.

- Как чувствуешь себя, сынок? - участливо спросил он, встретив мой взгляд.

- Ничего, - попытался я улыбнуться. - Проклятая рана подвела. Сейчас пойдем дальше.

- Нет, ты уж лежи! - Полковник решительно пресек мою попытку подняться. - Сейчас лейтенант приведет кого-нибудь на помощь.

Вскоре прибежали лейтенант и четыре матроса. Двое подхватили полковника, другие попытались взять на руки меня. Я решительно воспротивился и двинулся следом за полковником, поддерживаемый матросами.

Когда мы поднялись на палубу, к нам подошел рослый моряк и распорядился отнести полковника в корабельный лазарет. Полковник, притянув нас к себе, взволнованно сказал:

- Спасибо, сынки, желаю вам дожить до победы. Оглядевшись вокруг, мы увидели, что корабль до отказа забит людьми и техникой. Видя, что мы сиротливо оглядываемся, к нам подошел худенький матрос и предложил проводить в трюм, где разместились легкораненые. Мы чувствовали, что без перевязки не выдержим перехода. Обняв матроса рукой за плечо, я доверительно шепнул ему, что у меня и моего товарища открылись раны, и спросил, нельзя ли здесь, на корабле, сделать нам перевязку.

- Конечно, можно! - воскликнул матрос. - Идемте в лазарет. Он подвел нас к двери, приоткрыл ее. Мы увидели просторную, хорошо освещенную каюту. Над операционным столом склонился молодой врач. Не поднимая головы, он что-то тихо сказал своим помощникам. Матрос закрыл дверь.

Через некоторое время из каюты осторожно вывели моряка с перебинтованной грудью. Один из помощников корабельного врача выбежал вслед за раненым.

- Возьми, Федор, осколок фашистский на память, - предложил он. - Еще сантиметров десять - и пришлось бы искать его в правом легком... А вы, товарищи, кого ожидаете? - спросил он удивленно.

Выслушав сопровождавшего нас матроса, он распахнул дверь: