Мои дети не были в безопасности из-за моего… порока. Судья именно так и сказал. Дэвида и Санди передали на воспитание матери Фредди. Потом Дэвида поместили в больницу из-за его иммунодефицита: оставлять мальчика дома было невозможно. Свекровь совершала настоящее преступление, отказываясь принимать необходимые меры безопасности, — не стерилизовала игрушки, утверждая, что воспитание «под колпаком» превратит ребенка в мокрую курицу. Просто чудо, что он не погиб от вирусной инфекции. Случилось так, что мой бывший муж погиб в авиакатастрофе в Гватемале, а через полгода его мать умерла от сердечного приступа. Тогда мне передали детей при условии, что я не притронусь к оружию. В течение нескольких лет я должна была примириться с неожиданными визитами, внезапными обысками, во время которых полицейские перерывали весь дом. Меня подвергали тестам на парафин, чтобы проверить, нет ли на пальцах следов пороха.

— Вы могли тренироваться, надев перчатки.

— Это выдумка киношников. В перчатках невозможно по-настоящему ощущать оружие, они замедляют реакцию и лишают руки необходимой чувствительности.

Сара вдохнула дым сигариллы, кончик которой превратился в мерцающий уголек.

— В шестнадцать лет Санди убежала из дому. Она всю жизнь ненавидела собственную мать — так настроила ее бабка, представив меня в образе жаждущей крови маньячки. При любой ссоре дочь бросала мне в лицо: «Такие, как ты, разделались с индейцами и перебили в Америке всех бизонов!» Кажется, она вступила в какую-то секту и занималась проституцией на побережье возле Сан-Франциско, добывая деньги для своего гуру, который собирал средства на «дело мира и согласия во всем мире». Я пробовала отбить у них Санди и дважды похищала ее, прибегнув к помощи мускулистых парней, пыталась распрограммировать с помощью приборов, чтобы убрать из мозга девчонки все то дерьмо, которым его забил ее наставник. Ничто не помогло. Каждый раз она убегала снова. Три месяца назад Санди позвонила, предупредив, что однажды явится и убьет меня, потому что мое предприятие обеспечивает защиту торговцев оружием, отмеченных печатью зверя.

— Сурово, — заметила Джейн. — А полиции, естественно, до этого дела нет?

— Разумеется. Увы, в этой стране полицейских мало, их ненавидят и плохо оплачивают. Будущее за частной полицией.

Гостиная постепенно погружалась в темноту. Джейн склонила голову, в полумраке ее лицо своим непроницаемым выражением напоминало фарфоровую маску.

— Спасибо за исповедь, но мне нечего предложить взамен, — сказала она грустным тоном, с оттенком брезгливого сочувствия. — Вам не позавидуешь. Нелегко, наверное, нести такой груз.

— Иногда просто тяжело… — призналась Сара. — Но вы сами убедитесь: голова заполняется мыслями быстрее, чем можно ожидать.

— А я и не спешу ими обзаводиться, — возразила Джейн. — Потеря памяти — не такая тягостная штука, как это описывается в романах. В конце, концов, она даже удобна. Вот пример: представьте, что за полгода до несчастного случая где-нибудь в Луксоре или Лас-Вегасе я спустила в рулетку миллион долларов. Не потеряй я память, сейчас было бы отчего рвать волосы у себя на голове и слез хватило бы до конца жизни. Амнезия в данной ситуации — благо.

— Если рассматривать дело под этим углом зрения, то все не так уж плохо, — осмотрительно заметила Сара.

— Знаете поговорку английских моряков? — спросила Джейн. — «Самое худшее таится в обыденном». Эту аксиому можно применить и к прошлому. На пару килограммов приятных воспоминаний приходится пять тонн дерьма.

Намереваясь с этой эффектной репликой уйти со сцены, Джейн поднялась с дивана и отправилась к себе. Сара осталась одна в гостиной, ей было не по себе. Она сознавала, что испытывает неясную симпатию к Джейн, не без зависти к ее свободе, а вернее — к пустой голове. В тридцать лет еще не поздно все начать сначала, можно построить свою жизнь.

Встав с дивана, Сара пошла в ванную, умылась холодной водой и посмотрела на свое отражение в зеркале. Она знала, что красива той суровой красотой, которой были отмечены лица жен первопроходцев, в чьей жизни было не так уж много поводов для улыбок. Но понимала Сара и то, что ее черты скоро увянут от непосильной работы и постоянной усталости. Она поднесла пальцы к вискам и слегка натянула кожу, разглаживая мелкие морщинки в уголках глаз. Пустяковая пластическая операция — и она станет выглядеть на пятнадцать лет моложе. Вот только не любит она ловчить, и все тут! Даже окрашивание волос вызывает в ней неприязнь. И разве избавишься от подтачивающих женскую привлекательность тяжелых воспоминаний? Джейн разбередила в ней старую рану. Память — это огромная губка, пропитанная мыльной жидкостью, и если забыть ее в ванной, она еще долго будет распространять вокруг себя затхлый запах.

Сара завернула кран, вытерлась и вновь отправилась на свой наблюдательный пост. Парк уже полностью погрузился во мрак, густая чернота надвинулась на дом со всех сторон, плотно прильнув к прозрачным стенам. Не возникнет ли кто-нибудь из темноты, не появится ли расплющенное о стекло лицо убийцы?

Сара нащупала рукоятку маленького пистолета, который всегда носила на поясе под своей просторной робой лесоруба, — «вальтер», короткий и легкий. Оружие, презираемое сильным полом за его недостаточную мужественность, которое продавцы в специальных магазинах предлагали исключительно дамам. Сара, напротив, не очень доверяла крупнокалиберным пистолетам. У них такая сильная отдача, что можно получить перелом, и они лишь увеличивают риск промахнуться. Нет, классному стрелку достаточно легкого оружия, потому что его пуля попадает точно в цель. Такая пушка, как «Магнум-357», например, плохо разбирается в деталях, она отрывает ногу, руку и наносит увечье бездумно, с самодовольной приблизительностью. Это оружие хорошо для неуклюжего мясника. Саре же хватит ловкости вогнать туда, куда нужно, крохотную пулю калибра 7,65, не заливая стены кровью своей жертвы. Она терпеть не могла бойню. Если понадобится, она выстрелит один единственный раз. Нет смысла расстреливать всю обойму — это удел убийц-дилетантов, стремящихся произвести впечатление. Элитный стрелок делает чудеса с простейшим револьвером 22-го калибра — отец не раз ей это доказывал. Пресловутое «новейшее оружие», якобы обладающее неисчерпаемыми возможностями, о котором трубят на все лады киллеры, на самом деле миф, не имеющий под собой никаких оснований.

Сара достала еще одну сигариллу из зеленого кожаного футляра, который всегда носила в нагрудном кармане. Спать не хотелось. Многие годы бессонница заставляла ее просиживать ночи напролет в постели, и в конце концов она привыкла к этому безмолвному поединку, из которого редко выходила победительницей. Мысли все время вертелись вокруг Джейн, утраченной памяти и той эйфории, которую она, по ее словам, от этого испытывала. Не лукавила ли ее протеже? «А разве у тебя не возникало желание все забыть? — спрашивала себя Сара. — Не думать больше о Дэвиде, его затворничестве, опасности повреждения защитной пленки, вполне вероятной, если учесть, что он встречается с сомнительными девицами?»

Постоянно терзаясь из-за сына, Сара в конце концов устала от этого. Уж ей-то было известно, как Дэвид жаждал вырваться из своей одиночной камеры и побродить по улицам. Но самой заветной мечтой парня было создавать огромные фрески, делать настенные росписи. Сара с трудом представляла сына в непроницаемом комбинезоне, орудующим скребком и кистью на строительных лесах. Дэвид не смог бы передвигаться без фильтрационной установки, и отсюда вытекало множество ограничений, например, необходимость справлять нужду в скафандре, подобно астронавту в открытом космосе. Дэвид был инопланетянином на своей собственной планете.

Однажды они провели такой эксперимент, и Сара шла на некотором расстоянии от сына, который сделал вылазку на пляж в специальном снаряжении. Она с ужасом вспоминала, как туристы показывали на него пальцем и покатывались со смеху. Те же, кто привык к атмосфере вечного карнавала Венис-Бич, решили, что это маскарадный костюм. Сара долго не могла забыть, как на сына смотрели девушки: со страхом и отвращением. Большинство думали, что Дэвид — заразный, хотя на самом деле опасны для него были они.