– И как он только живет с ней, с такой ящерицей, с эдакой стервой! Я бы давно такую либо повесил, либо отравил. Будь я не я, если бы не отправил ее на тот свет, ко всем чертям...

– Ах, Стемпеню, Стемпеню! Попал же ты, бедняга, в переделку, трепыхаешься в пекле...

Так говорили между собой музыканты, которые знали, как ему тяжело живется, и сочувствовали его невзгодам, хотя он сам и словом о них не обмолвился.

Когда Фрейдл уходит на рынок либо занимается своими должниками и покупателями, еще куда ни шло: Стемпеню угощает тогда всю компанию папиросами. Истребляя без зазрения совести хозяйский табачок, музыканты сидят развалясь, балагурят, вспоминают былые проказы. Но вот показывается Фрейдл, и всем становится не по себе. Музыканты один за другим выскальзывают из комнаты.

– Гляньте-ка, гляньте, как тут накурено! Точно в кабаке! - говорит Фрейдл, шмыгая носом и с сокрушением глядя на пачку табаку, значительно потерявшую в объеме. - Курят, дымят, пыхтят! У меня уже голова болит от дыма! В могилу вы меня сведете вашим курением! Думаешь, Стемпеню, тебе полезно так много курить? Поверь, ты губишь свое здоровье. Послушайся меня, Стемпеню, брось курить, душа моя!

– К чему, Фрейдл, эти пустые разговоры о моем здоровье? Признайся попросту, что тебе жаль пятиалтынного на восьмушку табаку. К чему комедию ломать!

– Вот те и раз! Комедию ломать! Я только и думаю что о нем, а он-комедию ломать! Вот уж точно, не хватало мне неприятностей на сегодняшний день! Все утро драла глотку, грызлась и не заработала ни гроша. Мало того, меня еще обругали, как последнюю служанку, хуже, чем кухарку, очернили, с грязью смешали. А товар лежит и гниет.

– Хотел бы я знать, Фрейдл, зачем ты так хлопочешь. К чему твоя скаредность? Дети у тебя кушать просят, что ли?

– Взгляните, пожалуйста, на этого невинного теленка! Ему готовенькое в рот положи да еще помоги разжевать. Что же, должно быть, я все добро отношу моей мамаше? Не так ли, Стемпеню? А может быть, я все это проедаю? Ведь твоя жена известная мотовка? Господи спаси и помилуй? Это ты хотел сказать, Стемпеню? А ну-ка, посмотри мне прямо в глаза, Стемпеню: это ты хотел сказать?

– Разве я говорю, что ты проедаешь? Я говорю как раз обратное: я говорю...

– Ты говоришь... Знаю я, что ты говоришь! Ты еще не доволен, Стемпеню, не так ли? Бог послал тебе такую мотовку-жену, которая умеет из гроша сделать два, которая и денно и нощно только и думает что о тебе. Скажи сам, чего тебе недостает! Молчишь? Хотела бы я только знать, что сталось бы с тобой и с твоей скрипкой, Стемпеню, не будь у тебя такой жены, как я!

– У, страсти какие! Подумашь!

– Вот именно что "подумаешь"! Забыл уж ты, видать, каков ты был до свадьбы? Ни рубахи на теле, ни целой пары носок, ни подушки, ни наволочки, ничегошеньки не было! А загребал груды золота! Куда ты все свои денежки девал?

– Так я и стану сейчас отдавать тебе отчет в моей холостяцкой жизни!

– Вот в том-то и беда, Стемпеню, что ты не терпишь, когда тебе говорят правду. Ты только и знаешь, что попрекать жену, которая ради тебя работает до седьмого пота, готова лбом стену прошибить, отказывает себе в куске хлеба, жизнь себе, можно сказать, отравляет! И ради кого, спрашивается? Все ради него! И подумать только, какая ждет меня за это награда! Ну, конечно, золотой памятник поставит он над моей могилой, доля моя злосчастная!

– Что я тебе сделал? Кто тебя трогает?

– Что ты мне сделал? О, ты достаточно сделал. Жизнь ты мне загубил. Встретил молодую девушку, невинное дитя, вскружил ей голову своим язычком, посулил золотые горы и обманул, кругом обманул! Мне было бы лучше, если бы я тебя никогда не знала. Я нашла бы себе ровню. Ну, и не была бы женой Стемпеню. Подумаешь, эко счастье.

– Может быть, ты раскаиваешься, Фрейдл? Так за чем же дело стало? В Мазеповке есть раввин, речка тоже есть[23], - можно развестись.

– А-а! Вот чего захотел! Наконец-то проговорился! Думаешь, я не знаю, что ты только этого и ждешь? Хочешь избавиться от меня! Знаю, Стемпеню, все знаю! Меня не проведешь! Я тебе глаза мозолю, Стемпеню. Но чем, скажи, чем я это заслужила? Ну, сам скажи, по чистой совести, чем я заслужила? Мне бы тоже не мешало знать...

– Да ну тебя! - машет рукой Стемпеню, уходит к себе в комнату и достает со стены скрипку.

Скрипка - единственный друг Стемпеню, единственное его утешение. С ней он забывает сердечную боль, с ней он вспоминает свою молодость, свою навсегда потерянную свободу! Много дорогих лиц оживает в его памяти при звуках скрипки. Много прекрасных, светлых, радостных образов возникают перед ним, едва он начинает играть. Возникают и тут же скрываются.

Среди бесчисленных картин прошлого больше всего волнует его один незабываемый образ - это образ Рохеле с ее светлым лицом, синими глазами и длинными ресницами, с ее белоснежной шеей. А улыбка ее, добрая и ласковая, он готов отдать за нее все на свете.

Поет-заливается скрипка. Долго играет Стемпеню, боясь, как бы не скрылась Рохеле. Ему любо видеть хотя бы ее тень. Даже самая мысль о ней бесконечно ему дорога.

Никогда еще Стемпеню не играл так вдохновенно, как в то время. Его искусство достигло недосягаемой высоты. Кто в те дни не слыхал игры Стемпеню, тот не слыхал подлинной музыки.

Так восторгаемся мы порой пением птицы в клетке. Ей грезятся зеленые листочки, распускающиеся цветы, вольный воздух, широкий простор полей, и хочется ей петь, излить в песне свою печаль. И поет птица, рассыпается трелью, тоскует, а мы в это время любуемся ею, восторгаемся, получаем удовольствие.

– Не могу побороть свою тоску по ней, - в сотый раз говорит Стемпеню. - Я тоскую по ней, как по самому родному человеку. Я бы поехал вслед за ней в Егупец, если бы не...

Стемпеню озирается по сторонам и видит Фрейдл, - она страстно уговаривает какую-то покупательницу купить у нее ожерелье, шелковые платки, шерстяные нитки. Фрейдл мало-помалу завела у себя в доме целый магазин и стала заправской торговкой, под стать заматерелым мазеповским лавочницам.

Частенько к Фрейдл приезжает в гости ее мать, толстая Ципойра. Она сообщает, что Шайка-скрипач очень соскучился по дочери и послал ее, Ципойру, проведать, как поживает Фрейдл. Но дочь прекрасно знает, что это - ложь, что ее мамаша просто-напросто изголодалась у себя дома и приехала к ней "разговеться", пожить в свое удовольствие.

– Знаешь, дочка, испекла бы ты такие сдобные булки, какие я, бывало, пекла: плетеные, поджаристые. Со стаканчиком цикория это очень пользительно, а если можно себе позволить намазать побольше масла, еще лучше. А к завтраку вели подать гусиные шкварки с луком. Твой папаша, если помнишь, очень любит это блюдо. Здоровье, дочка, не в пилюле, а в кастрюле...

Ципойра даже облизывается и каждый день придумывает новые блюда к завтраку, к обеду, к ужину. Нельзя сказать, чтобы Фрейдл была в восторге от заказов матери... Первые несколько дней она, скрепя сердце, кое-как идет навстречу ее неутолимому аппетиту. Но проходит неделя, и Фрейдл начинает дуться на мать, а та - на дочку. Слыша их взаимную перебранку, Стемпеню старается восстановить мир между женой и тещей, - и в конце концов ему же достается от обеих.

– Не твое дело! - обрывает его Фрейдл. - Не тревожься-твоего достояния я маме не отдам, можешь быть совершенно спокоен, Стемпеню.

– Ну и зятек! - в свою очередь язвительно шипит теща. - Отрастил бык длинный язык, а трубить не может. У порядочных людей теща пользуется таким же уважением, как мать, а ему что! Прекрасно, кажись, видит, как честит меня моя доченька, - так честит, что не знаешь, куда деваться от стыда, а он хоть бы языком пошевелил. Тоже, с позволения сказать, муженек! Только и знает, что пиликает на скрипке. Не понимаю, как ему не надоест, боже праведный! И с чего это моя дочка так нос задирает, не могу понять. У кого дело спорится, у того и бык доится. Видали мы таких! Твой тесть, Стемпеню, был скрипачом хоть куда, тебе не уступил бы. Но что поделаешь? Новая метла, как говорится, чисто метет. Всюду нужна удача, как говорит пословица: "Захочет бог, так и веник выстрелит". Ты не должен обижаться на меня, Стемпеню, что я говорю тебе в глаза правду. И хоть каждый пес, как говорят, у своего порога хозяин, но я все же тебе не чужая, как-никак тещей тебе прихожусь. "Играешь с кошкой, дружок, полюби и ее коготок".