Саймон встрепенулся, припоминая, что сообщалось в читанной им истории российско-украинского конфликта. Одесса, флот, "Полтава"... Кажется, крейсер, ракетоносный тримаран, самый мощный из боевых кораблей... Интересно, доплыл ли он до бразильских берегов и куда его подевали? Спросить у Мигеля? Или обождать, не подгоняя скакуна удачи?
Спросить, решил он наконец, но осторожно и о другом. Про самого Гидмора, Мигеля-Майкла... Майкла, не Михаила... А почему? Да и фамилия его была для Саймона загадкой; тут ощущался не иберийский аромат, а скорее влажные запахи плывущих над Темзой туманов.
Отхлебнув из кружки, он пробормотал:
- Очень любопытно... кто, откуда и чем знаменит... об этом нам в семинарии не говорили... Вот видишь, Мигель, в Архиве не только плесень пополам с протоколами! Если б мы познакомились в Рио, в те годы, когда я учился, а тебя еще не сослали, я мог бы с твоей помощью узнать о своих предках, о Горшковых из Харькова... Надеюсь, это не запрещено?
- Н-не запрещено, однако н-не.. н-невыполнимо, - ответил Майкл-Мигель, подперев потяжелевшую голову кулаком. - Древние записи - те, в Форту, где есть поименный список беглецов, - были н-не на бумаге, а н-на... н-на памятных дисках. Их без м-машин н-не прочитаешь... без спе... спе-ци-аль-ных м-машин, какие сейчас н-никому н-не сделать... Об этом вам говорили в се... в семинарии, б-брат Рикардо?
Саймон пропустил вопрос мимо ушей.
- Выходит, о собственных предках ты тоже ничего не знаешь, Мигель?
Его собеседник уже с трудом ворочал языком:
- Знаю... в-все знаю... от прадеда - к деду... от деда - к отцу... как по живой це... цепочке... н-никаких записей н-не надо...
- Устная традиция, - произнес Саймон, придерживая Мигеля-Майкла за пояс. Я понимаю. Обычай местных уроженцев.
Гилмор на мгновение протрезвел и уставился на него мутным взглядом.
- М-местных? Это в каком же смысле м-местных? Теперь м-мы все тут м-местные!
- Я не хотел сказать ничего обидного, Мигель. Я имел в виду, что ваша семья - из коренных бразильцев. Бразильцев, не бразильян.
- Ссс... с чего т-ты взял, б-брат Рикардо? - Гилмор заикался все сильнее.
- С этого, - Саймон накрыл рукой темные длинные пальцы учителя. - Может, и есть у тебя русские предки, Мигель, но чернокожих гораздо больше. А их на Украине не водилось. Ни в Харькове, ни в Одессе, ни в Крыму.
- О... ошибаешься, б-брат Р-рикардо... - Гилмор начал медленно сползать под стол. - В Ха... Харькове... б-был... б-был... интер... ин...
Саймон склонился к нему, пытаясь разобрать невнятное бормотание, но тут грохнул выстрел, и два всадника промчались улицей, вздымая клубы пыли. Первый, рыжий Пашка-Пабло, выпалил еще раз; другой, рослый угрюмый парень по кличке Филин, молча спрыгнул с лошади, схватил кувшин с хмельным и опрокинул его над разинутой глоткой.
- Едут! - закричал Пашка, размахивая карабином. - Едут, дядька Иван! Сотня жлобов, а с ними - главная гнида!
И телеги у них, много телег! Видать, тапирий блин, рассчитывают поживиться!
Саймон пошарил за поясом, нащупал фризер, потом встал, подхватив Майкла-Мигеля под мышки, и отправился в свою комнату под звонницей. Вокруг царила организованная суматоха: женщины тащили в церковь детей, мужчины и парни вставали к окнам, кто с ружьем, кто с вилами или мачете, мальчишки постарше лезли на крышу, чтобы следить за продвижением неприятеля, Педро Ушастый прятал жбаны со спиртным, а Филин, двигаясь с другого конца стола, допивал все, что осталось недопитым. Пашка, отдышавшись, пристроился у церковных врат, щелкая затвором карабина и корча жуткие гримасы; Семибратов орал, мотая пегой боро-дой, распоряжался: кому дверь закрывать, кому задвинуть за-совы, кому из подростков мчаться в Колдобины и Марфин угол, молить о помощи. Лицо у него было мрачным, однако глаза воинственно сверкали - ни дать ни взять, рязанский воевода перед нашествием татар. Саймон, устроив мирно храпевшего учителя, повесил на шею серебряный крест, покосился на алтарь, где за иконами и чашами был спрятан его "рейнджер", хмыкнул и направился к старосте. Палить ему тут не хотелось, а меньше того - швыряться гранатами.
- Я с ними разберусь, Иван-Хуан. - Он тронул Семибратова за плечо. - Пусть только ваши не стреляют. Проказу придержи и остальных, кто с ружьями и помоложе. Вдруг попадут! Крови потом не оберешься.
- Какая стрельба, брат-батюшка? - староста пошевелил мохнатыми бровями. Откупимся! Их дело, понимаешь, грабить, а наше - показать, что просто так не расстанемся с добром. Вот прискачут парни из Колдобин, а может, еще из Марфина Угла, тогда торговля и начнется... И то сказать: за этот год два раза плачено, а с тапира три шкуры не сдерешь! Вот только праздник нам подпортили. А так договоримся! Не впервой!
- Слушай, паханито, - Саймон взял Семибратова за грудки и слегка встряхнул, - на этот раз ты с ними не договоришься. Они за мной пришли, не за тапирьей шкурой - меня им и отдай. Я уведу их из деревни, а там...
- Что - там? - набычился Семибратов. - Ты, брат-батюшка, знатный бoeц, ежели Пашке верить, так ведь их не трое - сотня!
- Бог поможет, - сказал Саймон. - Ты в Божью помощь веруешь, Иван-Хуан?
- Верую, коль на иное надежи нет, - ответил староста, сжав одну руку в кулак, а другой будто подбрасывая монету. - Ты, батюшка, справный поп, давно у нас такого не было, и теперича я тебя не отдам. Разве что изверг всех спалить погрозится...
- Не погрозится. Просто спалит.
Они вышли на церковное крыльцо, площадку о четырех ступеньках, покрытую плотно утоптанной глиной, и Саймону почему-то вспомнилось, что ее называют папертью. Он стоял тут рядом с Пашкой, Филином и помрачневшим Семибрато-вым, ощущая на затылке взгляды собравшихся в церкви людей. Не оборачиваясь, он знал, что никто не смотрит ему в спину с враждой, никто ни в чем не винит; глядели с боевым задором, с трепетом или с надеждой, будто в ожидании чуда. Странное чувство вдруг охватило его; казалось, что не со звезд он прилетел, а родился на Старой Земле, учился в неведомом городе Рио и послан оттуда в Пустошь, в это селение, чтоб обрести здесь родину и служить ей как подобает, верно и честно. Служить и защищать, сделавшись горьким камнем для ее врагов - камнем, что дробит черепа и ломает кости!
