Для Тени Ветра, питомца Чочинги, эти степные шакалы и впрямь являлись мелочью: он убил бы их там, где нашел, и нанизал бы их пальцы на Шнур Доблести. Но Ричард Саймон, агент ЦРУ, серый ангел с далеких звезд, давно усвоил простую истину: карать легче, чем защищать. Это была человеческая мудрость, но все равно она имела связь с Поучениями Наставника. Он говорил: "Наступит день, и ты пройдешь тропою из тех троп, что ведут к Искрам Небесного Света; ты вернешься в свой мир и будешь жить со своими людьми, сражаться в своих лесах - так, как сражается твой народ, не различающий земли войны и мира. Это плохо, - говорил Чочинга, - но так заведено у вас, людей; и в ваших лесах, я думаю, иной обычай; там легче отрезать чужие уши, чем сохранить свои".
За собственные уши Саймон не беспокоился, но в Семибратовке, кроме мужчин, жили женщины и дети, а значит, эта земля не подходила для битв. Точно так же, как и деревня на Латмерике, у гор Сьерра Дьяблос, выжженная головорезами Сантаньи... Временами, вспоминая о самом первом своем задании, он видел, как подымаются столбы с изуродованными телами; безглазые лица следили за ним, и девушка, прижимая ладонь к распоротому животу, беззвучно шевелила губами, будто спрашивая: что же ты меня не защитил?.. Отчего опоздал?.. Где задержался?..
Эти сцены долго преследовали Саймона, и даже целительный транс цехара, еще один дар Чочинги, не позволял забыть о них. Он был прагматиком - по собственной духовной конституции и потому, что вырос среди тайят, не признававших иррационального; и, как прагматик, понимал, что Огибалов и Сантанья - горошины из одного стручка. Были трупы в той деревне на Латмерике, будут трупы здесь; там развешивали на столбах, тут привяжут к лошадям и пустят в степь. И разница заключалась лишь в том, что на Латмерике он опоздал, а тут явился вовремя.
Опустошая тарелку с жарким и поднимая стакан - в ответ на каждый тост, провозглашенный старостой, Саймон приглядывался к соседям. Женщины не слишком веселились, да и мужчины были настороже: у каждого - мачете за поясом, а у пятерых, самых метких стрелков, - ружья. Только у пятерых... Еще - у Пашки и Филина, а в огибаловской шайке - сто двадцать головорезов и карабины... отменные карабины! Ракеты и лазеры тут делать разучились, чего не скажешь о вещах попроще...
Гилмор мяса не ел, прихлебывал из кружки и жевал, жмурясь от наслаждения, хлебную корку. Дожевав, повернулся, жарко дыхнув соседу в ухо. Под градусом учитель, автоматически отметил Саймон, может, удастся разведать что-нибудь новенькое. В подпитии Мигель любил поговорить.
- Прости мою назойливость, брат Рикардо, твое семейство не из Харькова? Я не о Харка-дель-Каса, а про Харьков, настоящий Харьков, что в Европе... в бывшей Европе... столица ПЕРУ...
- Из Харькова, - подтвердил Саймон. - Но если верить семейным легендам, род наш - смоленский, а в Харьков переселился мой предок в двадцатом колене. Еще в те времена, когда Россия была не Россией, а... - Он сощурился, припоминая. - Кажется, ее называли союзом? Славянским? Нет, советским! Точно, советским. От слова "советовать".
- А мне помнится, совещательным, от слова "совещаться", - возразил Гилмор. - Впрочем, не буду спорить -, о тех временах так мало известно! Когда я служил в Архиве при департаменте дона Грегорио... - Учитель вдруг помрачнел и надолго присосался к кружке; кажется, эти воспоминания не относились к числу приятных. Пулька, однако, его подбодрила; не прошло и минуты, как он, придвинувшись к Саймону и понизив голос, произнес: - Кстати, о доне Грегорио Сильвестрове... о Черном Сильвере, как его прозывают. Знаешь, брат Рикардо, Сильвестровы тоже родом из Смоленска! А потому, - Мигель перешел на шепот, - их бандеросы именуются смоленскими. Так сказать, дань памяти предков... Может, они у вас общие с доном Грегорио? Не по мужской, так по женской линии?
Он уставился на Саймона, но тот и бровью не повел. С легкой Пашкиной руки по деревне ходили истории о схватке с Хрящом, и число убитых - в Пашкином пересказе - уже перевалило за дюжину, хоть карабинов взяли только три. Особенно впечатляло, что брат Рикардо расправился с огибаловскими без оружия, без винтаря или мачете и даже без палки - прихлопнул их ладонью, как надоедливых навозных мух. Конечно, возникал вопрос, где брат-батюшка научился таким смертоубийственным приемам - не в столичной же семинарии! Выходит, довелось ему погулять в бандеросах, в смоленских или еще в каких... А может, в крокодильерах или гаучо? Те тоже считались мастерами кровь пускать без пули и клинка.
Но это семибратовских не слишком интересовало; являясь реалистами, они были уверены, что поп-драчун надежней попа-пьяницы, такого, как батюшка Яков, и даже пьяный поп намного лучше, чем полное отсутствие попа. Однако Гилмор был иным, замешанным из теста, идущего на выпечку интеллигентов, а этот сорт людей всегда страдал двумя пороками: излишним любопытством и болтливостью. Благодаря чему кибуцы в ФРБ не пустовали - как, впрочем, и Каторжные Планеты в Разъединенных Мирах.
Вытянув длинную руку, Саймон ухватил кувшин и щедро плеснул в кружку Мигеля-Майкла. Потом, подняв глаза к небу и озирая крест над церковной звонницей, задумчиво произнес:
- Должно быть, Мигель, ты выведал массу интересного, трудясь в Государственном Архиве. Интригующее это занятие - копаться в древних бумагах. От них попахивает тайнами, секретами...
- ...и плесенью, - закончил Гилмор. Его глаза блестели, к впалым щекам прилила кровь, и теперь они казались не темно-шоколадными, а лиловыми. Знаешь, брат Рикардо, не такое уж удовольствие штабелевать протоколы думских заседаний и клеить на папки ярлыки. И нет в них ни тайн, ни секретов... Кроме того, настоящие древности в Архиве не держат - все подобные документы переправлены в Форт. Так сказать, на вечное хранение и забвение...
"В Форт", - отметил Саймон, а вслух поинтересовался:
- Но разве сведения о доне Грегорио и его семействе не секретны?
Учитель пожал узкими плечами.
- Какие тут секреты! Был секрет, да весь вышел - еще в эпоху Передела, когда повязали домушников, проволокли до Озер и бросили на корм кайманам... тех самых боссов из НДБ, что заседали в Думе и правили страной. А нынешние просто не любят, чтобы о них болтали. Хотя... - Гилмор провел пальцем по шраму на груди, - если уж принял казнь, так отчего не поговорить? Поговорим, брат Рикардо! Вот, - он кивнул на большой кувшин, - вот дон Грегорио, наследственный вождь смоленских вертухаев. Суд, полиция, тюрьмы - все под ним, включая Думу с потрохами, ну, разумеется, пропаганда, книгопечатание и разное прочее лицедейство... Каков он, дон Грегорио?.. Хотят ему польстить - зовут Черным Сильвером, а так кличут Живодером... Живодер и есть! А вот, - учитель поставил рядом с кувшином кружку, - вот хитрый дон Хайме со своими дерибасовскими, главный сборщик "белого"... Знаешь, отчего их так назвали? По одной из одесских улиц, бывших улиц бывшей Одессы, где, надо думать, жил какой-то предок дона Хайме... "Черные клинки" с их доном Эйсебио - из местных, наследники отребья, с коим .переселенцы бились-бились, да так и не выбили под корень. Теперь в Разломе царствуют, нефть качают. Не сами, разумеется, - рабов у них тысяч сто, берут в кибуцах, хватают фермеров за Игуасу и Негритянской рекой... Да там уж никто и не живет. Теперь крокодильеры. О!.. - Гилмор закатил глаза. - Тут понамешано всяких, пришлых и местных, и крови звериной добавлено. Эти всех сильней и всех свирепей. Захотят, со всеми расправятся, и с дерибасовскими, и со смоленскими, и даже со "штыками". А "штыки" - те большей частью от крымских беженцев род ведут, а среди них половина были флотскими, сражавшимися за Дружину. Военный народец, потому и "штыки"... - Мигель вдруг отодвинул кружку, пригубил из кувшина и невнятно пробормотал: - А знаешь, б-брат Рикардо, что за семья Петровы-Галицкие, которые у "штыков" верховодят? Предок-то их был адмиралом, "Полтавой" к-командовал! А может, и всем Черноморским флотом. Одесса у них н-на совести, у этой семейки. Хотя, с другой стороны...
