- Но, матушка, - возразила Нора, - это чашки для шофера и прислуги.

- Ведь это же полицейские. Какая разница?

- Большая разница.

- Это мое дело. Ты знаешь, что сказал хозяин, если бы был жив? Не дал бы им вообще ничего.

- Но, он умер, - ответила Нора. - Теперь здесь будет хозяйничать миссис Белтер.

Миссис Вейт повернулась и посмотрела на дочь своими глубоко посаженными, матовыми глазами.

- Я в этом не уверена, - заявила экономка.

Мейсон налил кофе в чашки, после чего снова слил его в кофеварку. Когда он повторил эту операцию во второй раз, кофе был черным и дымящимся.

- Не могу ли я попросить какой-нибудь поднос? Я возьму кофе для сержанта Хоффмана и Карла Гриффина, а вы можете подать наверх.

Миссис Вейт без слова подала ему поднос. Мейсон налил три чашки, взял поднос и, через столовую, вернулся в салон.

Сержант Хоффман стоял широко расставив ноги и наклонив вперед голову. Карл Гриффин сидел обмякший на стуле, с помятым лицом и налитыми кровью глазами. Когда Мейсон вошел с кофе, сержант говорил:

- Вы со всем не так отзывались о ней, когда приехали.

- Я был тогда пьяным, - ответил Гриффин.

Хоффман бросил на него испепеляющий взгляд:

- Люди часто говорят в пьяном виде правду и уходят от искреннего ответа, когда трезвы.

Гриффин поднял брови, выражая вежливое удивление.

- Правда? - переспросил он. - Я никогда не замечал за собой ничего подобного.

В этот момент сержант Хоффман услышал за спиной шаги Мейсона. Он повернулся и широкой улыбкой встретил дымящийся кофе.

- Вы просто молодец, мистер Мейсон. Вы подоспели очень во-время. Выпейте кофе, мистер Гриффин, вы сразу же почувствуете себя лучше.

Гриффин кивнул головой.

- Очень аппетитно пахнет, но я и так чувствую себя нормально.

Мейсон подал ему чашку.

- Вы ничего не знаете о существовании завещания? - неожиданно спросил Хоффман.

- Я предпочел бы не говорить об этом, господин сержант, если вы ничего не имеете против.

Хоффман взял у Мейсона чашку.

- Так уж странно получается, - заявил полицейский Гриффину, - что я почему-то имею кое-что против вашего желания. Прошу ответить на вопрос.

- Да, завещание существует, - неохотно признался Гриффин.

- А где оно?

- Этого я не знаю.

- Тогда, откуда вы знаете о его существовании?

- Дядя сам мне его показывал.

- И что в нем сказано? Все наследует жена?

Гриффин покачал головой:

- Из того, что мне известно, она ничего не наследует, кроме суммы в пять тысяч долларов.

Сержант высоко поднял брови и присвистнул.

- Это совершенно меняет суть дела.

- Какую суть дела? - спросил Гриффин.

- Ну, все предпосылки следствия, - объяснил Хоффман. - Ее существование зависело от того, останется ли мистер Белтер в живых. С момента его смерти она практически оказывается на мостовой.

- Насколько мне известно, они жили друг с другом не самым лучшим образом, - поспешил объяснить Гриффин.

- Это еще ни о чем не свидетельствует, - ответил Хоффман задумчиво. В таких случаях мы стараемся прежде всего установить мотив.

Мейсон широко улыбнулся Хоффману.

- Неужели вы серьезно могли предполагать, что миссис Белтер убила своего мужа? - спросил он таким тоном, как будто сама мысль об этом была смешной.

- Я провожу предварительное следствие, мистер Мейсон. Я пытаюсь установить, кто мог убить. Мы всегда перво-наперво ищем мотив. Вначале необходимо установить, кто получает выгоду от убийства, а уж затем...

- В таком случае, - вмешался Гриффин трезвым голосом, - подозрение должно пасть на меня.

- Что вы хотите этим сказать? - спросил Хоффман.

- Согласно завещанию, - медленно сказал Гриффин, - я наследую все. Я не делаю из этого особого секрета. Дядя Джордж симпатизировал мне больше кого-либо другого. Это значит, что он симпатизировал мне настолько, насколько позволял ему характер. Потому что я сомневаюсь, чтобы он вообще был способен на настоящую любовь и симпатию к кому бы то ни было.

- А какие чувства питали к нему вы? - спросил Хоффман.

- Я очень уважал его ум, - ответил Гриффин, старательно подбирая слова. - Я ценил некоторые черты его характера. Он жил совершенно одиноко, потому что у него было обостренное чувство на всякого рода ложь и лицемерие.

- Почему это должно было осуждать его на жизнь одиночестве? - спросил Хоффман.

Гриффин сделал чуть заметное движение плечами.

- Если бы у вас был ум, как у моего дяди, - сказал молодой человек, то вам не нужно было бы спрашивать. У Джорджа Белтера был мощный интеллект. Он мог каждого увидеть насквозь, заметить любую фальшь. Он принадлежал к людям, которые никогда ни с кем не дружат. Он был настолько самостоятельным, что ему не требовалось искать опоры в ком-либо, поэтому ему не нужны были друзья. Его единственной страстью была борьба. Он сражался с целым миром, сражался со всеми и с каждым.

- Только не с вами? - вставил Хоффман.

- Нет, - признался Гриффин, - со мной он не сражался, потому что мне плевать на него и на его деньги. Я не подлизывался к нему, но и не обманывал его. Я говорил ему, что я о нем думаю. Я был с ним честен.

Сержант Хоффман прищурил глаза.

- А кто его обманывал?

- Что вы хотите узнать?

- Он, вы сказали, любил вас потому, что вы его не обманывали.

- Так оно и было.

- Вы подчеркнули себя.

- Это вышло случайно, я не имел намерения подчеркивать свою скромную особу..

- А что с его женой, миссис Белтер? Он ее любил?

- Не знаю. Он не разговаривал со мной о жене.

- Она его, случайно не обманывала? - не уступал сержант Хоффман.

- Откуда я могу это знать?

Хоффман не спускал глаз с молодого человека.

- Вы не слишком-то разговорчивы. Ну, что же, раз вы не хотите говорить, ничего не поделаешь.

- Но, я хочу говорить, сержант, - возразил Гриффин. - Я скажу вам все, что вы пожелаете узнать.

Хоффман вздохнул:

- Вы можете точно сказать, где вы были в то время, когда было совершено преступление? - устало спросил он.

Гриффина залил румянец.

- Мне очень жаль, сержант, но я не могу.

- Почему?

- Потому что во-первых не знаю, когда было совершено преступление, а во-вторых, даже если бы мне это было известно, я не смог бы вспомнить, где я тогда находился. Я боюсь, что немного перебрал сегодня. Вначале я был в обществе одной молодой особы, а попрощавшись с ней, заглянул еще в пару приятных мест. Когда я хотел вернуться домой, у меня спустила проклятая шина, и я понимал, что слишком пьян, чтобы починить ее. Я пытался найти какой-нибудь гараж, чтобы оставить автомобиль и взять такси, но лило как из ведра. В результате я ехал и ехал на проклятой спущенной шине и это, должно быть, тянулось целый век.