– Что ж, вот мы и встретились. И не где-нибудь, а в Мексике! – Уэлдон с усмешкой пронаблюдал, как Коннери передернулся, и продолжил, сменив тему разговора: – Когда у вас выпадет свободная минутка, обратите внимание на вход в этот дворик. Видите картинку? Стоит испанка. А может быть, итальянка. Возможно, с примесью французской крови. Разве она не прелестна, Коннери?

– Почему вы не говорите по-английски? – с раздражением отозвался тот. – Почему вы всегда мешаете в одну кучу жаргон и всякий вздор, когда умеете говорить правильно?

– Говорить и путешествовать, – уточнил Уэлдон. – Я всегда выбираю кратчайший путь.

И его взгляд устремился туда, где у входа во внутренний дворик стоял длинный серый автомобиль с низкой посадкой и широким капотом. Шум мотора не был слышен. В воздухе ощущалась только его вибрация.

– Это машина для настоящего мужчины, – заметил Уэлдон. – А посмотрите-ка, кто за рулем?!

За рулем сидела девушка. Выключив мотор, она сбросила пыльную накидку, швырнула ее на соседнее сиденье и вылезла из машины. Затем легким, быстрым шагом пересекла внутренний дворик, помедлила, оглядев верхние окна отеля, и вошла внутрь.

– «Черные глазки, звонкий голосок!» – тихо запел Уэлдон, но затем голос его зазвучал в полную силу, и он повторил эту строчку глубоким, низким голосом, похожим на гром.

– Вы знаете ее, да? – заинтересовался Коннери. – И посылаете ей сигнал, так? Тоже замешана в этом деле?

Энергично кивнув, он свирепо уставился на молодого человека.

– Знаю ли я ее? – задумчиво повторил Уэлдон. – По крайней мере, никогда ее не забуду. Вы заметили, какие у нее глаза?

– Заметил, – огрызнулся Коннери. – Черные как ночь. И я бы сказал, приправленные жаждой убийства. Как ее зовут?

– Не имею понятия.

– Франческа Лагарди.

– Итальянка?

– Не знаю. И не интересуюсь. Но мечтаю упрятать ее в тюрьму!

– Она что, мошенница?

– Мошенница? – воскликнул представитель закона. – Мошенница? – От возмущения ему не хватало слов.

– Я встречал таких на Востоке, – промолвил Уэлдон. – И на Западе. Но никогда не встречал их в компании с мужчинами.

– Это что, жаргон студентов? – предположил вконец рассерженный коротышка.

– Жаргон выпускников, – поправил его парень со своей обычной добродушной улыбкой.

– Ладно, – буркнул Коннери. – Могу вам кое-что сообщить. Мне телеграфировали вчера вечером. Бакстер мертв!

– И теперь они, естественно, хотят повесить меня?

– Они, конечно, не преминули бы это сделать, – проворчал Коннери. – Но этот осел Бакстер перед тем, как умереть, признался, что все это дело было сфабриковано, чтобы схватить вас. И вам пришлось бы здорово потрудиться, чтобы выпутаться. Но сейчас я должен сказать вам, что вы свободный человек и вольны идти, куда хотите!

На это сообщение Уэлдон отреагировал следующим образом. Задрав голову, он долгое время наблюдал за покачивающимися усиками виноградной лозы, которая нависала над ними как зеленый шатер. Наконец произнес:

– Надо же, как мне везет! И что бы этому Бакстеру сознаться сразу!

– Везет? – сердито воскликнул коротышка. – Везет? – Внезапно его поведение изменилось, он поудобнее устроился на стуле. – Выкладывайте, Уэлдон. Объясните начистоту.

– Что вы, дружище, неужели не ясно? Да я бы тогда никогда в жизни не оказался в Сан-Тринидаде, и мне не пришлось бы сидеть здесь, есть жареного козленка, пить пиво и беседовать с великим Коннери! – Взмахнув широкой ладонью, он улыбнулся, добродушно, но слегка рассеянно.

Керк Коннери вскочил. Он вообще двигался резко и порывисто. Прислонившись плечом к толстой выбеленной колонне, внимательно посмотрел на Уэлдона:

– Сколько вам лет, юноша?

– Немного меньше, чем вы думаете.

– Черт побери, молодой человек, иногда я думаю, что вы еще не вылезли из пеленок!

Уэлдон тем временем покончил со второй цигаркой, свернул третью и закурил.

– Испортите себе легкие, – заметил его собеседник.

Уэлдон выдохнул огромный клуб дыма:

– Никогда не имел хлопот с ними.

Коннери скорчил свирепую гримасу:

– Я ничего подобного и не предполагал! Я так и думал, вы – железный человек! Скала! Голова не болит, желудок всегда в порядке, ни простуды, ни лихорадки… И что, никогда в жизни?

– Никогда, – подтвердил Уэлдон.

– Почему вы себя так ведете? – кипятился представитель закона. – Почему? Почему?

– Почему я пью пиво? – простодушно полюбопытствовал Уэлдон.

– Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. Без уверток, пожалуйста, когда я разговариваю с вами! Не виляйте и не хитрите со мной, молодой человек!

Верзила Уэлдон отнесся к словам собеседника с полным спокойствием. Взгляд его, остановившийся на лице Коннери, напоминал взгляд сытого и довольного собой быка.

– Во-первых, я терпеть не могу работать, – признался он.

– Просто хотите сидеть на шее общества и объедать его? – осведомился представитель закона все так же сердито. Он помолчал, дожидаясь реакции парня, но так как ее не последовало, продолжал говорить: – А это неправильно и несправедливо. У нас достаточно проблем и с обычными преступниками – с недоумками, которые идут по кривой дорожке, психопатами, которым место в больницах, а не за решеткой, выходцами из Европы, Южной Америки, с Востока, наркоманами, пьяницами и всякими другими паразитами. Нам с ними хватает хлопот. Любой преступник – сумасшедший. Я всегда это утверждал. И всегда знал это. Но вы-то не сумасшедший, Уэлдон. Вы – сильный человек. У вас хорошая голова. И мозги работают неплохо. Таких, как вы, – один на тысячу. Но как вы с собой обращаетесь? Выбрасываете на ветер все свои сокровища! Хуже того! Это все равно как использовать боевой линкор для мелкой контрабанды! Что ж, если вы собираетесь стать преступником, почему бы вам не совершить что-нибудь грандиозное? Ограбить, например, английскую казну или опустошить Монетный двор США, устроить переполох на Уоллстрит, что-нибудь вроде этого?

– Меня никто не вдохновлял на такие подвиги, – заметил Уэлдон, слабая улыбка вернулась на его лицо. – Но вы подбрасываете неплохие идейки!

– Вместо этого, вы катитесь по жизни. Куда подует ветер, туда вас и несет! То в Мексику, то в Канаду – тут сыграли в карты, здесь постреляли, там подрались на ножах! А для чего? К чему вы стремитесь? Какова цель?

– Я просто живу, – мягко ответил Уэлдон.

Коннери ткнул в него дрожащим, костлявым указательным пальцем.

– У вас нет никакого чувства уважения к себе! – заключил он.

– Потому что никто никогда не принимает меня всерьез.

Взгляд парня в это время блуждал по верхнему ряду окон, выходивших во внутренний дворик. На одном из них ставни были распахнуты, но само окно оставалось закрытым. Интересно, кому это захотелось довольствоваться светом, но не воздухом? Солнце уже склонялось к западу. Жара спадала. Но щедрое, наводящее сонливость тепло исходило от стен, золотистая истома покрыла небо. От земли волнами поднимался горячий, наводящий дремоту воздух.

– А почему вас не принимают всерьез?

– Из-за моего имени, – пояснил Уэлдон.

– Хорошее имя. Что в нем такого? – не понял Коннери. – Когда-то считалось честным именем, пока вы не изваляли его в грязи! Лоример Эверетт Уэлдон – что тут плохого?

– Вы что, не понимаете? Инициалы образуют слово «Лью»[3]. А как можно относиться серьезно к человеку с таким именем? Вот вы, например, можете?

– Все это чепуха! Вы просто смеетесь надо всем, начиная с самого себя. Когда же перестанете хихикать?

– Я говорю серьезно.

– Вас называли и по-другому.

– Ну да. «Громила», «Блондин», «Заправила», «Большой козленок». Вы называете это именами, Коннери? А по-моему, это клички. Мир легкомысленно относится ко мне. А я легкомысленно отношусь к нему. Вот и все.