ВИТЕК. (взволнованно). Но позвольте... ведь сущестнвуют... высшие ценности... идеалы... цели...
ЭМИЛИЯ. Это только для вас. Как вам объяснить? Любовь, может быть, и существует, но -- только в вас самих. Если ее нет в ваших сердцах, ее нет вообще... Нигде в мире... Но невозможно любить триста лет. Ненвозможно надеяться, творить или просто глазеть вокруг триста лет подряд. Этого никто не выдержит. Все опонстылеет. Опостылеет быть хорошим и быть дурным. Опонстылеет небо и земля. И тогда ты начнешь понимать, что, собственно, нет ничего. Ровно ничего. Ни греха, ни страданий, ни привязанностей, вообще ничего. Сущестнвует только то, что сейчас кому-то дорого. А для вас дорого все. О, боже, и я была, как вы! Была девушкой, женщиной... была счастлива... была человеком!
ГАУК. Господи, что с вами?
ЭМИЛИЯ. Если б вы знали, что мне говорил Бомбито! Мы... мы, старики, знаем слишком много. Но вы, глупцы, знаете больше нас. Бесконечно больше. Любовь, стремления, идеалы, все, что можно себе представить. У вас все есть. Вам больше нечего желать, ведь вы живете! А в нас жизнь остановилась... о, господи боже. Остановилась... и ни с места... Боже, как ужасно одиночество!
ПРУС. Так почему же вы приехали за средством Макропулоса? Зачем хотите жить еще раз?
ЭМИЛИЯ. Потому что страшно боюсь смерти...
ПРУС. Господи, значит, от этого не избавлены и бессмертные?
ЭМИЛИЯ. Нет.
Пауза.
ПРУС. Мадемуазель Макропулос, мы были жестоки с вами.
ЭМИЛИЯ. Ничего. Вы были правы. Недостойно быть такой старой. Вы знаете: меня боятся дети. Кристинка, я тебе не противна?
КРИСТИНА. Нет! Мне вас ужасно жалко.
ЭМИЛИЯ. Жалко? Вот как ко мне относятся... Ты мне даже не завидуешь? (Пауза. Вздрогнув, вынимает из-за корсажа сложенную бумагу.) Вот здесь написано. "Egс Hieronymos Makropзlos, iatros kaisaros Rudolfз"[34] и так далее, весь рецепт. (Встает.) Возьми его, Бертик. Мне он больше не нужен.
ГРЕГОР. Спасибо. Мне тоже не нужен.
ЭМИЛИЯ. Нет? Тогда ты, Макс. Тебе так хочется жить. Ты сможешь еще любить, слышишь? Возьми.
ГАУК. Скажите... а от этого можно умереть? A? И будет больно, когда примешь?
ЭМИЛИЯ. Больно. Ты боишься?
ГАУК. Да.
ЭМИЛИЯ. Но зато ты будешь жить триста лет.
ГАУК. Если бы... если бы не было больно... Хи-хи, нет, не хочу!
ЭМИЛИЯ. Доктор, вы умный человек. Вы разберентесь, пригодно это к чему-нибудь или нет. Хотите?
КОЛЕНАТЫЙ. Вы очень любезны. Но я не хочу иметь с этим ничего общего. |
ЭМИЛИЯ. Вы такой чудак, Витек. Я отдам рецепт вам. Кто знает? Может, вы осчастливите им все человенчество.
ВИТЕК. (отступая). Нет, нет, прошу вас, лучше не надо.
ЭМИЛИЯ. Прус, вы сильный человек. Но и вы боинтесь жить триста лет?
ПРУС. Да.
ЭМИЛИЯ. Господи, никто не хочет? Никто не прентендует па рецепт?.. Ты здесь, Кристинка? Даже не отонзвалась. Слушай, девочка, я отняла у тебя любимого. Возьми себе это. Проживешь триста лет, будешь петь, как Эмилия Марти. Прославишься. Подумай: через ненсколько лет ты уже начнешь стареть. Пожалеешь тогда, что не воспользовалась... Бери, милая.
КРИСТИНА. (берет рецепт). Спасибо.
ВИТЕК. Что ты с ним сделаешь, Криста?
КРИСТИНА. (разворачивает). Не знаю.
ГРЕГОР. Испробуете средство?
КОЛЕНАТЫЙ. Ты не боишься? Лучше отдай назад.
ВИТЕК. Верни.
ЭМИЛИЯ. Оставьте ее в покое.
Пауза.
Кристина молча подносит бумагу к горящей свече.
ВИТЕК. Не жги. Это исторический памятник!
КОЛЕНАТЫЙ. Погоди, не надо!
ГАУК. О, господи!
ГРЕГОР. Отнимите у нее!
ПРУС. (удерживает его). Пусть делает как знает.
Общее подавленное молчание.
ГАУК. Смотрите, смотрите: но горит.
ГРЕГОР. Это пергамент.
КОЛЕНАТЫЙ. Тлеет понемногу. Кристинка, не обонжгись!
ГАУК. Оставьте мне кусочек. Хоть кусочек!
Молчание.
ВИТЕК. Продление жизни! Человечество вечно бундет его добиваться, а оно было в наших руках...
КОЛЕНАТЫЙ. И мы могли бы жить вечно... Нет, благодарю покорно.
ПРУС. Продление жизни... У вас есть дети?
КОЛЕНАТЫЙ. Есть.
ПРУС. Ну вот вам и вечная жизнь. Давайте думать о рождении, а не о смерти. Жизнь вовсе не коротка, если мы сами можем быть источником жизни...
ГРЕГОР. Догорело!.. А ведь это была... просто дикая идея -- жить вечно. Господи, мне и грустно, и как-то легче стало от того, что такая возможность исчезла.
КОЛЕНАТЫЙ. Мы уже не молоды. Только молодость могла так смело пренебречь... страхом смерти... Ты правильно поступила, девочка!
ГАУК. Прошу прощения... здесь такой странный запах...
ВИТЕК. (открывает окно). Пахнет горелым...
ЭМИЛИЯ. Ха-ха-ха, конец бессмертию!
Занавес
В 1918 году в статье "Философия и жизнь" Карел Чапек писал: "Если бы какая-нибудь политическая партия выдвинула как свою программу [...] введение принудительного долголетия, может быть, она волюнтаристски и добилась бы этого, но сие вовсе еще не значит, что приобретенные таким способом годы жизни будут счастливыми и полнокровными". В этих словах можно видеть зародыш идеи комедии "Средство Макропулоса", над которой Карел Чапек работал в мае--июле 1922 года. 18 мая 1922 года Чапек сообщал Ольге Шайнпфлюговой, что два последнних акта комедии у него в основном уже сложились в голове. 3 июля он писал ей же: "Как стало известно из хорошо информинрованных кругов, "Средство Макропулоса" (ровно полчаса назад) было дописано. Уф! Теперь начнется шлифовка и прончая волокита, -- хотелось бы немного сократить, но не знаю где".
Премьера комедии состоялась 21 ноября 1922 года в пражнском Городском театре на Краловских Виноградах. Ставил спекнтакль автор. Роль Кристины исполняла Ольга Шайнпфлюгова. Отдельной книгой пьеса вышла осенью 1922 года в пражском издательстве "Авентинум". В 1924--1926 годах выдающийся чешнский композитор Леош Яначек (1854--1928) написал на сюжет "Средство Макропулоса" одноименную оперу.
На русский язык пьеса впервые была переведена в 1940 году.
------------------------
[1] ...новое произведение Бернарда Шоу "Назад к Мафунсаилу".--"Назад к Мафусаилу" (1921)--философская драма в пяти частях, раскрывающая взгляд Шоу на историю и смысл человеческого существования; для того чтобы люди стали разумнными и не повторяли ошибок предыдущих поколений, он считал необходимым продлить срок их жизни, по крайней мере, до трехнсот лет, так сказать, до "Мафусаилова века" (Мафусаил -- библейнский патриарх -- прожил, по преданию, девятьсот шестьдесят денвять лет). Когда весной 1932 г. чешский критик Трегер написал в связи с пражской постановкой пьесы Шоу: "Для нас, чехов, постановка "Мафусаила" Шоу важна тем, что сделала явным источник вдохновения, породивший драмы братьев Чапеков", К.. Чапек опроверг это предположение, обратив внимание на даты появления своих пьес. Задумывались они, как подчеркивал К. Чапек, в среднем на год раньше опубликования или постанновки. Ответ Трегору Чапек заключал следующими словами: '"...все названные пьесы ставились на родине Шоу. Ни один аннглийский критик (а, как известно, английская критика отлинчается большей снисходительностью и профессионализмом, чем это принято в иных местах) не пришпилил чешским авторам линтературную зависимость от пьесы Шоу или какой бы то ни было другой".
