ВИТЕК. Аристократию? Слышите: привилегия на жизнь!
ПРУС. Вот именно. Жизнь нуждается только в лучнших. Только в вожаках, производителях потомства, люндях действия. О женщинах не может быть и речи. В мире есть десять, либо двадцать, либо тысяча незаменимых. Мы можем сохранить их, можем открыть им путь к сверхнчеловеческому разуму и сверхъестественной силе. Можем вырастить десять, сто, тысячу сверхчеловеческих властинтелей и творцов.
ВИТЕК. Разведение магнатов жизни!
ПРУС. Да. Отбор тех, кто имеет право на безграничную жизнь.
КОЛЕНАТЫЙ. Скажите, пожалуйста, а кто будет их отбирать? Правительства? Всенародное голосование? Шведская академия?
ПРУС. Никаких дурацких голосований! Сильнейшие передавали бы жизнь сильнейшим. Из рук в руки.
Властители материи -- властителям духа. Изобретатели -- воиннам. Предприниматели -- диктаторам. Это была бы династия хозяев жизни. Династия, независимая от цивилизованного сброда.
ВИТЕК. А если б этот сброд в один прекрасный день пришел взять свое право на жизнь?
ПРУС. Нет, отнять чужое право на нее, право сильнных. Ну что ж, один-другой деспот пал бы от рук возмутившихся рабов. Пусть! Революция -право рабов. Но единственный возможный прогресс в мире -- это замена малых и слабых деспотов сильными и великими. Привинлегия долголетия будет принадлежать деспотии избранных. Это... власть разума. Сверхчеловеческий авторитет знания и творческой мощи. Власть над людьми. Долго-, вечные станут властителями человечества. Такая вознможность в ваших руках, господа. Можете использовать или упустить ее. Я кончил. (Садится.)
КОЛЕНАТЫЙ. Гм... Принадлежу я или, например, Грегор к этим наилучшим, избранным?
ПРУС. Нет.
ГРЕГОР. Но вы, конечно, принадлежите?
ПРУС. Теперь уже нет.
ГРЕГОР. Господа, оставим пустые разговоры. Тайна долголетия -собственность семьи Макропулос. Предоставьте этой семье поступать с рецептом, как ей вздумается.
ВИТЕК. Простите, то есть как?
ГРЕГОР. Рецептом будут пользоваться только члены этой семьи. Только потомки Элины Макропулос, кто бы они ни были.
КОЛЕНАТЫЙ. И они будут жить вечно только понтому, что произошли от какого-то бродяги или барона я шальной распутной истерички? Славная штука эта сенмейная собственность!
ГРЕГОР. Все равно!..
КОЛЕНАТЫЙ. Мы имеем честь знать одного из членнов этой семьи. Это... прошу прощенья... черт бы его взял -- просто дегенерат какой-то. Милая семейка, нечего сказать!
ГРЕГОР. Как вам угодно. Пусть будут хоть кретиннами или павианами. Пусть будут развратниками, вынрожденцами, уродами, идиотами, чем хотите! Пусть бундут воплощением зла. Это ничего не меняет: рецепт будет принадлежать им.
КОЛЕНАТЫЙ. За-ме-чательио!
ДОКТОР. (выходит из спальни). Все в порядке. Тенперь ей надо полежать.
ГАУК. Так, так, полежать. Очень хорошо.
ДОКТОР. Пойдемте домой, господин Гаук, я пронвожу вас.
ГАУК. Ах, у нас тут такой важный разговор. Пожанлуйста, оставьте меня еще немножко. Я... я... обязательно...
ДОКТОР. Вас там ждут в коридоре. Не дурите, старина, а то...
ГАУК. Нет, нет. Я... я... сейчас приду.
ДОКТОР. Честь имею кланяться, господа. (Уходит.)
КОЛЕНАТЫЙ. Вы говорили серьезно, Грегор?
ГРЕГОР. Совершенно серьезно.
КРИСТИНА. (выходит из спальни). Говорите тише. Она хочет спать.
КОЛЕНАТЫЙ. Поди сюда, Кристинка. Хотелось бы тебе прожить триста лет?
КРИСТИНА. О нет!
КОЛЕНАТЫЙ. А если б у тебя в руках было среднство для такой долгой жизни, что бы ты с ним сделала?
КРИСТИНА. Не знаю.
ВИТЕК. Дала бы его всем людям?
КРИСТИНА. Не знаю. А разве они стали бы от этого счастливее?
КОЛЕНАТЫЙ. Но разве жить -- это не великое счастье, девочка?
КРИСТИНА. Не знаю. Не спрашивайте меня.
ГАУК. Ах, мадемуазель, человек так жаждет жить!
КРИСТИНА. (закрыв глаза). Иногда... бывает... что нет.
Пауза.
ПРУС. (подходит к ней.) Спасибо за Янека.
КРИСТИНА. Почему?
ПРУС. Потому что вы сейчас вспомнили о нем.
КРИСТИНА. Вспомнила? Точно я вообще могу думать о чем-нибудь другом!
КОЛЕНАТЫЙ. А мы здесь спорим о вечной жизни
Входит Э м и л и я, как тень; голова обвязана платком. Все встают.
ЭМИЛИЯ. Извините, что я... на минутку вас оставила.
ГРЕГОР. Как вы себя чувствуете?
ЭМИЛИЯ. Голова болит... Гнусно... противно...
ГАУК. Ну, ну, пройдет.
ЭМИЛИЯ. Не пройдет, никогда не пройдет. Это у меня уже двести лет.
КОЛЕНАТЫЙ. Что "это"?
ЭМИЛИЯ. Скука. Нет, даже не скука. Это... это... О, у вас, людей, для этого просто нет названия. Ни на одном человеческом языке. Бомбито говорил то же самое... Это так мерзко.
ГРЕГОР. Но что же это такое?
ЭМИЛИЯ. Не знаю. Все кругом так глупо, ненужно, бесцельно!.. Вот вы все здесь... а будто вас и нет. Словно вы вещи или тени. Что мне с вами делать?
КОЛЕНАТЫЙ. Может быть, нам уйти?
ЭМИЛИЯ. Нет, все равно. Умереть или выйти за дверь -- это одно и то же. Мне безразлично, есть что-нибудь или нет... А вы так возитесь с каждой дурацкой смертью. Какие вы странные! Ах... ВИТЕК. Что с вами?
ЭМИЛИЯ. Нельзя, не надо человеку жить так долго!
КОЛЕНАТЫЙ. Почему?
ЭМИЛИЯ. Это невыносимо. До ста, до ста тридцати лет еще можно выдержать, но потом, потом... начинаешь понимать, что... потом душа умирает.
ВИТЕК. Что начинаешь понимать?
ЭМИЛИЯ. Боже мой, этого не выразить словами! Потом уже невозможно ни во что верить. Ни во что! И от этого так скучно. Вот ты, Бертик, говорил, что, когда я пою, мне как будто холодно. Видишь ли, искуснство имеет смысл, пока им не овладел. А как овладеешь, так видишь, что все это зря. Все это зря! КРИСТИНА. Что петь, что молчать, что хрипеть -- все равно. Никакой разницы.
ВИТЕК. Неправда! Когда вы поете... человек становится лучше, значительнее.
ЭМИЛИЯ. Люди никогда не становятся лучше. Нинчто не может их изменить. Ничто, ничто, ничто не происнходит. Если сейчас начнется стрельба, землетрясение, светопреставление или еще бог весть что, все равно нинчего не произойдет. И со мною ничего не произойдет. Вот вы здесь, а я где-то далеко, далеко... За триста лет... Ах, боже мой, если б вы знали, как вам легко живется!
КОЛЕНАТЫЙ. Почему?
ЭМИЛИЯ. Вы так близки ко всему. Для вас все имеет свой смысл. Для вас все имеет определенную цену, потому что за ваш короткий век вы всем этим не успели насладиться... О, боже мой, если бы снова еще раз... (Ломает руки.) Глупцы, вы такие счастливые. Это даже противно. А все из-за того, что вам жить недолго.. Все забавляет вас... как обезьян. Во все вы верите -- в люнбовь, в себя, в добродетель, в прогресс, в человечество и, бог знает, бог знает, во что еще! Ты, Макс, веришь в нанслаждение, а ты, Кристинка, в любовь и верность. Ты веришь в силу. Ты, Витек, во всякие глупости. Каждый, каждый во что-нибудь верит. Вам легко живется... глунпенькие!
