Были мобилизованы все наличные деньги - два рубля тринадцать копеек.
В школьном химическом кабинете у лаборанта Василия Дмитриевича, под клятву, что ничего страшного не случится, было выпрошено двадцать пять граммов азотной кислоты.
На улице Мира у асфальтировщиков добыт кусок черного с маслянистым блеском гудрона.
В музыкальном магазине куплено три коробки чистейшей скрипичной канифоли.
Остальное, в том числе кусок замечательного зеркального стекла от старинного расколотого трюмо, нашлось дома; в сарае, куда складывали отжившие свое время вещи.
Мать никогда ничего не выбрасывала. Даже обрезки веревок и старые башмаки аккуратно заворачивала в бумагу и уносила в сарай.
- Своим трудом нажито, на свои копейки куплено, - говорила она. Когда-нибудь пригодится.
Все материалы Андрей перетащил на чердак. Теперь, прибежав из школы и наскоро перекусив, он залезал на шкаф, осторожно поднимал крышку люка и так же осторожно опускал ее за собой.
Работал до половины пятого. Затем уничтожал все мало-мальски заметные следы, спускался в свою комнату и засаживался за уроки.
Пришедшая с работы мать ничего подозрительного не замечала.
Через сорок четыре дня, потных, жарких, наполненных скрипом наждачного порошка, визгом ножовки, запахами азотной кислоты, гудрона и канифоли, чердак дома номер шестнадцать по улице Тургенева перестал существовать. Внешне это ничем не выразилось, кроме нескольких чуть приподнятых черепиц на крыше, но если бы кто-нибудь из домашних додумался заглянуть в люк, то...
Впрочем, на чердак никто никогда не заглядывал. Считалось, что там ничего не может быть, кроме пыли, паутины и ломаной мебели.
Не успел Андрей обмерить механизм, как в передней стукнула дверь и появилась мать.
- Ты уже дома? - сказала она. - Сейчас будем обедать. Я купила замечательные сосиски. Отца нечего ждать. У него сегодня процесс.
"Одно и то же каждый день, - с тоской подумал Андрей. - Только еда на уме..."
Он сунул механизм под стол и прикрыл его газетой.
Все люди у матери разделялись на умеющих жить и не умеющих жить.
Мать, конечно, умела жить.
Работала она техноруком в ателье мод.
Чем занимается технорук в ателье, где всего-навсего двенадцать человек, Андрей никак не мог уразуметь. Но мать говорила, что работы хватает, платят хорошо и ответственности почти никакой.
Большую часть времени она тратила на магазины.
Это была ее страсть - "доставать хорошие вещи".
Недели не проходило, чтобы она не достала какой-нибудь кофточки, нейлоновой заграничной рубашки или необыкновенного комбине из особой, полупрозрачной ткани.
- Нужно жить, как люди, - повторяла она.
Например, Марь Иванна купила рижский сервант. Ай-яй-яй. а как же мы без серванта? Вечером отец призывается на семейный совет. И через неделю покупается сервант производства ГДР.
Нельзя не купить. Упаси бог! И как только раньше жили без этого серванта? Просто страшно сказать: как папуасы.
А теперь все хорошо. Все, как у людей. И расставлены за зеркальным толстым стеклом рюмки и стопки, и стаканчики цветного стекла, и графинчики, и фужеры, и зайчики, жрущие фарфоровые морковки. И мать гордо посматривает по сторонам: "А что? Живем не хуже других!"
Через несколько дней у нее появляются новые заботы.
Пообедав, Андрей уходит в свою комнату и плотно прикрывает дверь.
Механизм отлично подходит для того, что он наметил. Даже размеры как на заказ.
Теперь не нужно будет каждые четыре минуты браться за визир и корректировать положение светозащитной шахты.
Можно целиком отдаваться Пространству и уходить на сотни парсек1 от Земли в Дальний Космос.
Если бы только мать знала, где он бывает каждую ночь!
Оказывается, не так уж трудно путешествовать в Пространстве со сверхсветовой скоростью.
Нужно только хорошенько попотеть с ножовкой, напильником, гудроном и канифолью.
Поработать головой и руками сорок четыре дня.
К половине одиннадцатого чертеж установки механизма в опорную штангу закончен. Андрей отложил линейку и карандаш и прислушался.
За окном ровно шелестел дождь.
Недаром на закате солнце стало багровым и село в плотные облака.
Чудесно! Сегодня ночью он вмонтирует механизм, а завтра...
И чего это мать так долго не ложится? Обычно в десять она в постели, а сегодня ходит и ходит по комнатам, гремит посудой на кухне, что-то передвигает...
Впрочем, времени впереди много.
Андрей открыл портфель и положил на стол "Путь марсиан".
Прежде всего оглавление. Ого! Названия-то какие!
"Место, где много воды",
"Робот ЭЛ-76 попадает не туда".
"Мечты - личное дело каждого".
"Мертвое прошлое".
Так. Теперь рисунки. Мало рисунков и неинтересные какие-то. Вот голова человека под колпаком. Видны только нижняя часть носа, губы и подбородок. Колпак похож на перевернутый горшок. И все. Потом какая-то машина, собранная из металлического хлама. Сверху труба вроде граммофонной. Под трубой пропеллер. Зубчатые колеса. Маховик. Все опутано проволокой. Такое нарисовать мог только технически неграмотный человек.
Он перелистал книгу почти до середины, как вдруг одна из страниц выгнулась, будто приподнятая пружиной, откинулась сама собой - и Андрей увидел фотографию.
Он замер, потом судорожно глотнул воздух и склонился над глянцевитым прямоугольником.
Это была панорама Луны, резко освещенная невысоко стоящим солнцем. На переднем плане высился кратер с кольцевым валом, из центра которого ровным конусом поднималась гора. В отдалении, за кратером, лежал скалистый, иссеченный глубокими черными тенями хребет, а на горизонте белели две разделенные небольшой седловиной вершины. И над всем этим - глухое черное небо.
Дикое место. От одного взгляда на него становится неуютно.
И в то же время что-то очень знакомое напоминает этот кратер.
Где он мог видеть его раньше?
Андрей подвинул фотографию ближе к настольной лампе.
Снимок сделан под небольшим углом, это ясно. Фотокамера находилась невысоко над поверхностью Луны. В нескольких километрах, наверное. Через телескоп, даже самый большой, вроде Крымского, подобную фотографию получить невозможно. Он видел фотографии, сделанные с самым большим увеличением. Они размытые и нечеткие. Влияет тепловое движение земной атмосферы. Так называемая конвекция.
А здесь вон какая четкость. Мельчайшие трещинки видны. И ни одной звезды на небе. Значит, фотографировался с очень короткой выдержкой. Сотые доли секунды. Ракета, с которой велась съемка, двигалась над поверхностью Луны с большой скоростью.
Он поморщился.
Какая ракета?
Кто может тайно облететь вокруг Луны, когда каждый запуск "Лунника" и "Сервейора" - целое событие?
... И эти горы на заднем плане. Он тоже их видел. Только не так близко и не так отчетливо...
Да это же Апеннины! Вернее, восточные отроги лунных Апеннин! О тупица, как же он не узнал их сразу! А кратер - не что иное, как цирк Эратосфена. Только у Эратосфена такая ровная центральная горка!
Андрей выдвинул ящик стола и достал карту Луны - чудесную карту, напечатанную в Праге в 1959 году, за которой он так долго и так упорно охотился.
Вот он, Эратосфен, на берегу Залива Зноя. Теперь понятно, что снимок сделан на десятый день после новолуния. В другое время здесь не бывает таких длинных теней.
Корабль шел с юго-востока на северо-запад, поэтому Апеннины получились на заднем плане.
Андрей потер лоб ладонью.
Какой корабль?
Что за бред?
И вообще, как оказалась фотография в книжке?
* * *
... В три прыжка он поднялся на половину высоты Оливия и посмотрел вниз.
Серая, слегка всхолмленная, изрытая оспинами мелких кратеров долина тянулась к горизонту. На западе ее разрывали неровные угольно-черные зубья Йеркеса. За ними яркая солнечная полоса и еще одна зубастая траурная кайма цирк Пикар.
