Меня развезло. После нервного напряжения расслабуха сама по себе действовала как алкоголь. Два стакана "Хереса" вообще затуманили мое сознание. Я кивал Леше в ответ, как китайский болванчик, и никак не мог стереть с лица глупую полуулыбку.

– Я никак не пойму, куда ты все время хочешь меня выслать?

– Как куда? Как куда? – горячо шептал мне на ухо Леша, положив мне на плечо свою тяжелую руку. – На воре шапка горит, неужели ты этого не знаешь? Милиция закрыла дело? Закрыла. Состава преступления нет? Нет. Значит, не может быть и свидетелей преступления. Ты понял или нет, чудик?

– Да понял, понял, не толкай, а то стол опрокинешь.

– Это верно, стол опрокидывать нельзя. Мы еще не все допили… Ну что, вздрогнем?

Мы снова "вздрогнули". Я смотрел на блюдце, наполовину наполненное серой солью с табачными крошками и все никак не мог придумать первую фразу, с которой сообщить Леше о своем решении. Наконец, я родил:

– Ты вот что… Имей ввиду, никуда я отсюда уезжать не собираюсь. Мало того, я доведу это дело до конца.

– Какое дело? – не понял Леша.

– Это, – уточнил я. – Милиция закрыла, а я снова открою.

Леша, разливая, ходил вокруг стола, а после моих слов поставил бутылку и начал сползать на стул.

– Ты что, серьезно?

– Серьезней не бывает.

– Но зачем тебе это надо?

– Меня обидели. А я не люблю, когда меня обижают и принимают за дурочка.

Леша придвинул к себе солонку и стал зачем-то слюнявить кончик пальца, макать его в соль и класть кристаллики на язык.

– Тебя же сразу убьют! – вырвалось у него.

– А я буду защищаться.

– Но это не то дело, за которое можно браться в одиночку. Ты не потянешь. У тебя просто не хватит сил и жизни.

– Одиночество иногда становится преимуществом. Кто обратит внимание за бедного ловца крабов?

– Я не понимаю, что привлекает тебя в этом деле.

– Огромные деньги, Леша. Такие деньги невозможно проесть, купить на них машину или дом. Такая сумма становится не просто платежным средством, а мощным механизмом. И этот механизм сейчас что-то где-то крутит, что-то создает или ломает. Милосердову, а затем и старика, убили для того, чтобы обрубить нити, которые могут вывести следствие на эти деньги. Я фанат, можешь считать, что я болен, но с этого момента я не смогу нормально спать, есть, отдыхать, ловить крабов, пока не докопаюсь до истины.

– Ты хочешь найти убийцу Милосердовой?

– Это всего лишь первый шаг. Я хочу узнать, кто относится к людям, как к баранам, и время от времени их стрижет, гонит с одного края поля на другое и сжирает…

– Ты высоко берешь, Кирилл.

– А сейчас преступления такие. Убили человека – а мы смотрим лишь на наконечник копья, пронзивший жертву. А чтобы разглядеть рукоятку, за которую убийца держался, надо не только голову вверх задрать, надо до самых облаков подняться.

Леша помрачнел, отставил свой стакан и допивать не стал. Наверное, ему стало меня жалко. Я обнял его, похлопал по плечу.

– Ну, ладно, ладно, – сказал я. – Ты рано меня хоронишь. Мы с тобой еще половим крабов.

– Как же, половишь с тобой, – вздохнул Леша.

– А для начала можешь потренироваться на преступниках. Собственно, это тот же процесс: плывешь, смотришь, затем ныряешь, подкрадываешься, хватаешь – так, чтобы он не успел нанести ответный удар… Ну как, присоединяешься?

Леша с обреченным видом пожал плечами.

– А что мне еще остается делать? Не могу же я тебя бросить!

– А Анну ради меня бросишь?

Леша нахмурил свои белесые брови. На лбу легли морщины. Он не ожидал такого резкого перехода с одной темы на другую. Мне показалось, что он сейчас ответит мне грубостью. Черт его знает, насколько серьезно относится он к Анне! Но Леша вздохнул и ответил:

– К сожалению, уже не смогу.

– Почему "уже"?

– Потому что она меня самого бросила.

– То есть? – спросил я, чувствуя, как сердце вдруг радостно забилось в груди, хотя, собственно, радоваться было пока нечему.

– Пришла ко мне, сказала, что тебя увезли в милицейской машине. А я как раз вздремнуть собирался, но какой тут сон! Я вскочил, рубашку на ходу напялил и ей говорю: идем, мол, вдвоем в милицию, выясним, что произошло. А она глаза опустила, плечом дернула, поправила лямку от сумки и говорит: "Никуда я не пойду. Я вас обоих видеть больше не могу. Прощай!" – или что-то в этом роде. Повернулась и пошла на остановку.

– Ты думаешь, что она уехала?

– Я уверен в этом. По пути в милицию я пробежал по Рыбачьей, заглянул в ее дворик и спросил у хозяйки, где Анна. Рассчиталась и уехала, отвечает.

– А, черт! – крикнул я и ударил кулаком по столу.

Леша стушевался. Чувствуя себя в чем-то виноватым, он осторожно положил мне ладонь на плечо.

– Послушай, Кирилл, я ведь не знал, что у вас… ну, что вы с ней… Ты ж мне говорил, что вы свободные люди.

– Говорил, говорил, – передразнил я его. – Да что ты понимаешь в свободе! Когда она ушла?

– Часа два назад.

Я посмотрел на часы. За эти два часа от станции ушли на Симферополь три автобуса. Московский поезд – около пяти вечера. Я не успею, даже если помчусь на симферопольский вокзал на такси.

– Ну вот, – произнес я таким голосом, словно мне оставалось жить минут пять. – Потерял хорошую бабу. И все по глупости. Надо было спокойно все объяснить, а я в бутылку полез, стал гордость свою демонстрировать.

– Не расстраивайся, – утешал меня Леша. – Вернется. Если любит, то вернется.

– Если любит! Ты еще сомневаешься? Да таких баб, как Анна, на свете единицы! Она всю себя до капли, до дна, до порожнего звона отдавала мне! Эх-ма! Не ценил я ее, Леша, не ценил. Вот за это и наказан… Ну, наливай, наливай, чего уставился на бутылку, как на краба. Хватай ее за крутые бока, переворачивай вниз головой, и выжимай, выжимай до последней капли, до порожнего звона!..

Я был прав – напились мы в тот вечер до свинского состояния и едва дотащились до моей дачи. Леша всю дорогу клялся мне в вечной дружбе и обещал умереть на моих руках от бандитской пули. Потом он, не раздеваясь, уснул во дворе на раскладушке, а ко мне сон долго не приходил, и я, прислушиваясь к раскатистому храпу друга, все думал и думал об Анне.

Потерял я человека. Потерял.

Какие дурные и дикие глаза у мужика, который только что проснулся с тяжелого похмелья! Леша смотрел на раскачивающуюся перед его носом маленькую замшевую сумочку с таким видом, словно на его лицо опускался на крохотном парашюте зеленый чертенок.

– Что это?! – хрипло выкрикнул он, приподнимаясь и отталкивая мою руку с сумочкой от себя.

– Это "фенечка", Леша.

– Убери ее на фиг!!

Он навалился всем своим весом на передний край раскладушки, отчего та перевернулась и сложилась посредине. Леша свалился на пол.

– Сон плохой, – сказал он, поднимаясь с пола. – А тут еще ты перед мордой какой-то хренотенью размахиваешь, как поп кадилом… Послушай, а какого черта мы с тобой вчера нажрались?

Он все еще косился на "фенечку", которая покачивалась в моей руке на кожаном шнурке. Его рыжие волосы стояли дыбом, и оттого он выглядел довольно комично.

– Мы с тобой отмечали наш союз, – напомнил я.

– Ну да, союз меча и орала… Так где ты эту хренотень взял?

– А как ты думаешь?

Он пожал плечами и стал почесывать грудь.

– Не знаю.

– Я нашел ее на Диком острове девятнадцатого числа. Она лежала на камнях как раз напротив яхты.

Леша протянул руку, взял у меня "фенечку" и стал рассматривать ее.

– Пустая.

– Как ты думаешь, – спросил я. – Могла эта вещица принадлежать Милосердовой?

Леша развел руками.

– А почему бы и нет?

– Ты серьезно считаешь, что банкирша носила ее на шее поверх делового костюма?

– У богатых свои причуды.

– Нет, – покачал я головой. – Я допускаю причуды, но не в отношении одежды и имиджа. Никакая уважающая себя женщина не позволит себе смешивать стили.