Вот же невезуха! Я и забыл о том, что пометил Эден. Вопрос удачный. С ходу и не соврешь.

— Ну, так что? — спросил следователь, вынул из кармана пачку сигарет, закурил.

— Это не кружочек, — ответил я, почесывая щетину на щеке. — Это буква «О». Я с одной девчонкой на автобусной остановке в Минводах познакомился, ее Оксаной звали; хотел у нее номер телефона выпытать, и на карте его записать, так как другой бумажки под рукой не оказалось, а она в такси — прыг! — и укатила. А я так с карандашом в руке и застыл… Я там еще шашлык покупал, можете спросить шашлычника, он подтвердит. Следователь чувствовал, что я вру, но доказать это не мог.

— А ведь и спросим, — со скрытой угрозой пообещал он.

— Спросите, спросите! Смуглый такой парнишка с огромными ножами. У него свинина была очень жирная. Я все руки в жире испачкал.

— Да? — оживился следователь, поднял карту и посмотрел на свет. — А жирных пятен-то не видно.

— Так я руки вытер перед тем, как с девушкой знакомиться, — не моргнув глазом, выдал я. — Разве это не естественно? Вы бы стали знакомиться с девушкой с грязными руками?

Разговор перестал нравиться следователю. Его раздражала моя самоуверенность.

—"— Ладно, — прервал он, нахмурившись. — Подождите пока у автобуса, мы вас еще пригласим.

— А вещи свои можно забрать?

— Потом заберете… И позовите, пожалуйста, Изабеллу Федоровну.

Я пошел по ступенькам вниз. Не отпустят они меня, это ясно как Божий день. Они намерены пришить мне соучастие в ограблении — а ведь, в самом деле, похоже, что я выступал в роли наводчика и постоянно держал Дедов Морозов в курсе того, что происходит в салоне. Промурыжат меня дня два в «обезьяннике» и за это время узнают, что меня уже несколько дней кряду разыскивает милиция. И^-мне предстоит пережить нечто похожее на сход лавины: долго и мучительно придется выкапываться из завалов обвинений и улик.

Я остановился у водительского сиденья и обернулся. Сыщиков отсюда не видно, только слышны их приглушенные голоса: бу-бу-бу. Через дверной проем можно было полюбоваться на гидессу, завернутую в розовую шаль. Она стояла ко мне спиной, нервно топтала снег и курила.

Я кинул взгляд на сиденье. На спинке висит Ко-лина куртка — поношенная, с лоснящимися рукавами «аляска». Сойдет! А если вывернуть наизнанку, то вообще станет примером непостижимой западной моды. Что еще пригодится? Вымпелы городов! Роскошная коллекция! Есть и Лейпциг, есть и Франкфурт… Извини, Коля! Если выкарабкаюсь, в долгу не останусь… Я замотал вымпелы в куртку, сунул ее под мышку и незаметно вышел из автобуса. Хорошо, что стекла по-прежнему запорошены снегом. Никто не видел, как я вывернул «аляску» наизнанку, напялил ее на себя и навесил на шею вымпелы. Идиот идиотом! Теперь как можно быстрее уйти отсюда! Прочь! Но бегом нельзя, сразу привлеку к себе внимание… Снег скрипит, хрустит под ногами. Я уже почти дошел до лавинного конуса. Немцы все еще штурмуют его. Тяжелее всего двум спасателям с носилками. На меня оглядываются. Я оступаюсь и падаю в снег. Парень в оранжевом жилете, почти мальчишка, большими прыжками спускается ко мне. Вот он рядом. Какие участливые глаза! Как он тяжело дышит! Я делаю вид, что едва ворочаю языком и выдаю нечто, отдаленно похожее на немецкую речь:

— Гутен таг, дер ханд нах ахтунг, ди шлахт аусвайс, бир гессен нихт шиссен…У меня получается здорово. Спасатель верит, что я забытый всеми немецкий турист.

— Ни хрена не понимаю, что ты там лопочешь, — бормочет он, хватая меня под руку и помогая подняться на ноги. — Давай, передвигай костылями!

— Йа, йа, гут, гут, — тяжким голосом говорю я.

— Ага, тебе гут, а мне до ночи с тобой трахаться, — тихо ворчит парень, но при этом с состраданием и любовью смотрит на меня.

Вот это по-нашему, по-русски — всегда поможем, но матом обложим… Мы стали подниматься на снежную гору, догоняя группу. Я обернулся. Никто на нас не смотрел, никто за нами не гнался. Спасибо тебе, мой ангел-хранитель, за твое долготерпение!