– Любезный друг, – начал было Коркоран, но потом словно передумал и начал снова: – Не буду пытаться объяснять, почему я это делаю. Скажу лишь одно: когда-нибудь случится так, что я сам буду умирать, так же, как ты сейчас, и надо мной будет стоять другой человек…

– Это ты-то, такой богатый и важный? – проговорил Бристоль, пытаясь засмеяться, однако вместо смеха из его горла вырвался всего лишь жалкий хлюпающий кашель. – Важный богатый господин? Да ты еще доживешь до восьмидесяти лет и будешь раздавать добрые советы своим внукам! Так обстоят дела в этом мире. А вот если человек честный… у него нет никаких шансов. Мир создан только для таких господ, как ты.

– Говорю тебе, – по-прежнему спокойно заметил Коркоран, – что на свете можно жить, даже имея врагов. Но до определенного предела. Я давно перешел эту границу, можно сказать, что украл у самого себя последние пять лет своей жизни. Ну и что же, когда придет мой час – когда кто-то один выстрелит мне в спину или, – горделиво добавил он, – мне придется столкнуться лицом к лицу с целой толпой, надеюсь, что они, по крайней мере, сделают для меня то, что я готов сделать сейчас для тебя.

– Что же именно?

– На каждые двадцать врагов у меня, возможно, найдется один друг. И мне, вероятно, захочется каждому из них, в знак моего расположения, кое-что послать. А кто твои друзья, Бристоль? Что бы ты хотел им передать в знак своего расположения?

– Друзья? – отозвался Бристоль. – Да мои друзья только пожмут плечами, когда узнают, что я отдал концы. Друзья? Что мне было с ними делать? Болтать обо всяких глупостях?

– Значит, у тебя нет друзей? – мягко проговорил Коркоран. – Но ведь есть же, наверное, семья, какие-нибудь родственники?

– Никого. Родители давно померли, жена – через год после того, как мы поженились. Никого у меня нет.

– Ни друзей, ни родных? Никого на свете, кто будет о тебе вспоминать, когда тебя не станет? Господи помилуй, Бристоль, подумай хорошенько, вспомни!

– У моей жены был сын, – проворчал Бристоль. – Живет он сейчас в Сан-Пабло, если только этот рыжий пащенок куда-нибудь оттуда не двинул. Вот он, возможно, и помнит, мне не раз случалось задавать ему хорошую трепку. Можешь найти его и передать, что мне больше никогда не придется его колошматить. – Губы его раздвинулись в широкую гримасу, а потом лицо свела судорога и он схватился за грудь. – Скоро мне конец, – чуть слышно прошептал он.

– Верно, очень скоро, – не стал возражать Коркоран.

– Послушай… – едва выдохнул Бристоль.

– Что?

– Да эти разговоры насчет ада и рая. Ведь такие господа, как ты, наверное, в это не верят? А, приятель?

– А ты сам-то веришь?

– Я плохо вижу, у меня все в тумане. Дай мне руку, сделай милость.

Коркоран встал на колени прямо в пыль и взял в свою руку тонкие сильные пальцы умирающего.

– Как темно, – выдохнул Бристоль, глядя прямо перед собой широко открытыми глазами. – Так вот, об этом деле. Право, не знаю, что и думать. Что, если бабы и детишки говорят правду? И Санта-Клаус есть на свете, и все другое? Ведь если это правда, – сколько мне придется платить, страшно представить! Ты ведь не думаешь, что это правда, а, друг?

Несчастный смотрел на своего собеседника невидящими глазами. Теперь он просил и умолял, словно нищий.

– Если это правда, – отвечал Коркоран, – то не следует терять надежды, Бристоль. Ты же знаешь, что говорят проповедники: их Бог – это Бог милосердия.

– Проповедники? Это те, что указывают, как попасть на небо? Попы, что ли? Им ведь многие верят.

– Совершенно верно.

– Вот если бы… если бы один из них был здесь. Мог ли бы он указать мне путь теперь… после всего, что я творил?

– А ты бы этого хотел?

– Подумать только, что я засну и больше никогда не проснусь! Подумать только! Превратиться в голый скелет, начисто обглоданный стервятниками! Человек, который говорил, думал, помнил, – как он может превратиться в прах, Коркоран? Как это может произойти?

– А может быть, это и не так.

– Если бы попасть в церковь… друг…

– Бристоль, церковь тебе не нужна: говорят, достаточно просто раскаяться.

– Коркоран, это правда! Вот он я! И я раскаиваюсь! Не хочу оставаться во тьме – вместе с лошадьми, собаками, коровами, Коркоран! Дай мне еще одну возможность! Еще одну возможность! Вот если бы попасть в церковь, если бы здесь был поп, проводник на небо!..

– Успокойся, друг! Очень может быть, что Господь все это время смотрит на тебя, хоть ты об этом и не подозреваешь. Может быть, он и сейчас тебя слушает.

– Коркоран, Коркоран! Ты умный человек. Что мне сказать Господу, чтобы он услышал? Что мне ему сказать? – Он вцепился в своего убийцу, с трудом выговаривая слова.

– Я… я не знаю, Бристоль, – в замешательстве пробормотал Коркоран. – Я просто не знаю.

– Он, наверное, захочет, чтобы я помолился. Коркоран, скажи мне какую-нибудь молитву!

– Я, кажется, знаю одну, Бристоль. По крайней мере, почти всю. Повторяй за мной, если хочешь.

– Нет, не так! В церкви становятся на колени. Ради всего святого, помоги мне встать на колени!

И вот, сгибаясь под тяжестью умирающего, Коркоран помог Бристолю встать на колени и поддерживал его слабеющее тело.

– Повторяй за мной: «Отче наш, иже еси на Небеси…»

– «Отче наш, – шептали непослушные губы Бристоля, – иже еси на Небеси».

– «Да светится имя Твое».

– Что это означает, Коркоран? Как может имя светиться?

– У нас нет времени на объяснения. Просто повторяй слова. Если есть на свете Бог, он знает, что твои слова идут от сердца.

– «Да светится имя Твое!» – шептал Бристоль.

– «Да приидет царствие Твое; Да будет воля Твоя на земли и на небеси».

– «Да приидет царствие Твое», – выдохнул Бристоль. – Боже всемогущий! Дай мне еще только один шанс! Не такой уж я подонок! «Да будет воля Твоя на земли и…»

Тяжелое тело Бристоля выскользнуло из рук Коркорана и легло на дорогу. Гарри Бристоль испустил дух. Коркоран поднялся на ноги, отряхнул пыль с колен и внимательно посмотрел на умершего.

– Очень странно, – сказал себе Коркоран. – Если мне придется еще раз участвовать в подобном деле… я, возможно…

Он поднял голову и увидел, как по голубому куполу неба пролетело легкое белое облачко и скрылось из глаз.

Обычным местопребыванием шерифа округа Сан-Пабло был город Юджин, где обосновалась вся администрация округа. Другие шерифы в подобных обстоятельствах предпочли бы находиться подальше от линии криминального фронта, который все больше набирал силу в Сан-Пабло. Но вот Майк Нолан чисто по-детски имел обыкновение относиться к любому делу серьезно. Данную проблему он обдумал со своей обычной обстоятельностью. На это у него ушла целая неделя, после чего он велел своей жене собирать вещи. Вместе со всем своим имуществом он двинулся в Сан-Пабло, и в один прекрасный день его упряжка показалась на главной улице города, окруженная зловещим облаком молчания.

Сан-Пабло не выслал ему навстречу приветственную делегацию. Прямо говоря, в Сан-Пабло он был никому не нужен. У города были свои дела, которые занимали все его время. В числе этих дел, к примеру, было и такое: он освобождал от лишних денег легкомысленных и доверчивых шахтеров, попадающих в город, чтобы провести время весело и с шиком. Сан-Пабло предоставлял им и веселье и шик. Постоянный обильный поток золота и серебра притекал в город, оседая в карманах горожан, и они не хотели, чтобы им в этом кто-то мешал.

Вот почему они сразу взялись за дело и в первый же день послали к шерифу Олли Хейнса, чтобы тот с ним поговорил. Олли начал с обычным для него красноречием, держа в каждой руке по кольту, однако ему не удалось высказать все, что он собирался сообщить. Шериф высказался первым, и для Олли «наступило вечное молчание».

Сан-Пабло, однако, не унывал. Он осмотрелся и подтянул свои резервы. В числе этих резервов нашлись два человека, известные не только как рыцари ножа и пули, но и как люди, начисто лишенные щепетильности, когда дело касалось нападения исподтишка. Это были Крис Ньюсон, за которым числилось немало краж скота и дюжина убийств, и Хенк Лоренс, прославившийся скорее как убийца, нежели как вор.