— Не пытайся захватить их! — предупредил Далрей.
Престин понимал мудрость этого совета. Терпение приобретало большое значение в этом мире, в Айруниуме. В мужчинах и женщинах его времени, ездящих в автомобилях и прочих механизмах, находящихся в полном их распоряжении, терпение было изжито. Вся мораль и иссушающие силу артефакты жизни дома в совокупности делали человека непригодным для жизни почти где угодно, взять хотя бы Айруниум. Айруниум требовал большего, чем родной мир, большего, чем просто физическая сила, и Престину придется столкнуться со следующим испытанием. Он должен терпеть.
Все, что мог видеть Престин за окном, была стена зелени, поднимающаяся выше, чем мог достичь глаз. Далрей, тоже заглянувший в окно, когда они проходили мимо, выглядел так, словно ему было плохо.
— Что это, Тодор?
— Они принесли нас в Большую Поросль — мы в самом Капустном Листе!
— Итак, — сказал Престин, думая о том, что это значило для него, — мы пришли на север!
— Очень много пользы ты из этого извлечешь! Ты просто не знаешь, что такое Большая Зелень!
— Хошу! Хошу! — начали подгонять их стражники, и оба мужчины, спотыкаясь, пошли дальше. Нетерпеливым рывком когтистых рук Хонши распахнули большие двустворчатые двери, и перед ними открылся широкий амфитеатр, окруженный рядами сидений. В этих комфортабельных, с обивкой, сидениях полулежали мужчины и женщины — обычные на вид мужчины и женщины. Они были одеты в яркие, плотно облегающие одежды, золотые, малиновые, изумрудные и электрического голубого цвета, окруженные, увешанные и переливающиеся драгоценностями. Золотые орнаменты сияли в копнах волос, белые шеи были обнажены, и смеющиеся лица, разрумяненные и подкрашенные, насмешливо смотрели на двух оборванных, окровавленных мужчин, идущих, пошатываясь, к центру малого кольца. Наступила тишина.
— Пусть принесут лозу, — приказал голос из ложи в нескольких футах над землей. Престин бросил туда взгляд. Там сидели мужчина и женщина, презрительно улыбаясь, запихивая шоколад в свои накрашенные рты, сверкая унизанными кольцами пальцами. Мужчине, должно быть, было около шестидесяти; обвисшие складки под глазами и подбородком портили тот спортивный эффект, что он производил. Он был похож на змею, очень мерзкую и опасную. Далрей сказал:
— Мелноун и его шлюха! Они управляют Валчини графини. Грязь.
Затем все прекратили разговаривать, смеяться и курить. Они ждали лозу.
— Что это, черт возьми, за лоза, Тодор? — прошептал Престин.
— Ты скоро увидишь. Я боюсь ее — но если нам придется умереть, то мы умрем храбро, лицом к лицу с врагом. Я умру, как Даргайский Дарган.
Престин посмотрел вверх. Крыша изгибалась над ними, как обзорное стекло или какой-то другой крепкий прозрачный строительный материал. Толстые линии протянулись по своду, словно откуда-то снаружи на них отбрасывали тени деревья.
Под его ногами был бетон, не песок, как он ожидал. Окровавленная арена без песка показалась ему чем-то не совсем нормальным. Удрученный, Престин почувствовал, что если ему придется умереть здесь, он по крайней мере заслуживал подобающего погребения.
Он был выше страха. Как человек, упавший с высокого дома, он осознал свою судьбу до того, как ударился о землю. Он, окровавленный, может быть, и будет кричать в момент смерти, когда придет его время, но это будет от боли, не от страха. Не более.
Тишина ожидания мягко прервалась среди зрителей в удобных сидениях. Появилась маленькая электрическая ручная тележка, управляемая испуганным человеком в грязных рабочих брюках из грубой бумажной ткани.
— Не повезло вам, ребята, — сказал он на разговорном итальянском. Но не вините в этом меня. Я здесь только работаю.
На тележке стояла небольшая пластиковая банка, имевшая форму колокола и накрывавшая большой цветочный горшок. Из горка рос ярко-зеленый побег около трех футов высоты. Далрей смотрел на него, зачарованный.
— Часть Большой Зелени, — сказал он, сглотнув.
Слуга в одежде из бумажной ткани снял горшок с тележки, сжимая его так, словно это был нитроглицерин. Он поставил его на бетон, вытер лоб, прочистил нос и, промчавшись со своей тележкой, ретировался.
Престин понял, что теперь он оказался в положении человека, который сохраняет спокойствие, поскольку не понимает того, что происходит вокруг него. Он также знал, что Далрей столь медленно и бесхарактерно двигался, словно от него осталась одна оболочка, потому что он был лицом к лицу с призраком, о котором слышал и которого боялся всю свою жизнь, но о котором лично никогда не думал, что он существует. Теперь Далрею пришлось столкнуться с тяжелым обстоятельством, что все его ночные кошмары, его детские фантазии, его личные страхи были перед ним наяву. Он, Тодор Далрей Даргайский, должен был столкнуться с Большой Зеленью, Капустным Листом, в одиночку.
— Ты сказал, что это только часть, Тодор. В таком случае…
— Ты не понимаешь.
Стражники Хонши приблизились к ним с бронзовыми овальными щитами. У остальных были дротики. Двое очень осторожно предложили им их мечи, рукоятками вперед. Престин взял свой, и сразу же Хонши, предложивший его, отскочил назад, изрыгая «Хошу» как пробитый паровой котел.
Далрей взял свой меч, но не стал вертеть им, чтобы проверить вес, или пытаться нанести для этого удар-другой. Он просто держал его, опустив, сбоку, и лицо его было зеленым.
Престин, рассекая воздух взмахом меча, посмотрел на Далрея и почувствовал, как кровь отхлынула от его собственного лица. Если такой сильный человек, как Далрей, выглядел таким образом…
Крюк на конце стрелы крана, управлявшийся, как они могли видеть, меланхолическим слугой в одежде из бумажной ткани из зарешеченной ложи, спустился и вошел в кольцо на вершине. Стражники Хонши покинули арену очень быстро, очень проворно, разместившись фалангой во входном туннеле, видимом через тяжелые пластиковые перегородки.
Теперь Престин и Далрей стояли на арене одни. Большие пластиковые экраны поднялись из щелей перед первым рядом сидений, образуя круглый барьер.
Цветочный горшок стоял точно в центре арены.
— Назад, — глухо произнес Далрей. Затем он расправил плечи. — Нет. Он положил левую руку на правое запястье и держал его, сглаживая дрожь. Нет, друг Боб. Я буду атаковать в самый первый момент. Есть шанс. Я немедленно начну действовать. Ты должен делать то, что можешь.
— Хорошо. — Престин не понимал, но все же соглашался, чувствуя, что Далрей не хотел объяснять то, что должно было произойти — не хотел думать об этом.
Мелноун, грубо хохоча и лаская свою женщину, громко крикнул:
— Поднимай крышку, Тони! — его усмешка была похожа на звук раздавленного перезрелого персика. — Смотрите вниз! Начинается веселье!
Все вокруг арены дрожало от возбуждения. Престин слышал, как делались ставки на время, которое продержится охотник и тот, другой — его к этому времени приучили в жизни быть другим. Он почувствовал головокружение и потряс головой. Крюк рванулся вверх и поднял раскачивающуюся банку-колокол в воздух. Мужчины и женщины закричали. Далрей прыгнул вперед, высоко держа меч.
И растение зашевелилось.
Оно извивалось по кругу, как щупальце. Оно отошло назад и уклонилось от сильнейшего удара Далрея. Охотник вздохнул, и это был вздох усилий и страха. Растение хлестнуло обратно и обвило тело Далрея, как кошка-девятихвостка — за этот короткий промежуток его конец вырос и разветвился. Престин, шокированный, наблюдал, как он рос и рос все дальше, ветвился и разветвлялся. Лоза опять хлестнула Далрея. Он поднял меч и перерубил стебли, но они успели его повалить. Всхлипнув от усилия, он поднялся на одно колено, когда лоза поймала его в петлю. Престин, дрожа от отвращения, заставил себя прыгнуть вперед. Он рубанул, словно у него был топор. Он хлестнул по трем сжимающимся петлям, державшим Далрея, и резко дернул его за руку. Далрей взмахнул мечом рядом с головой Престина и прорубился через лозу, обвившуюся вокруг его шеи; его меч прошел менее чем в дюйме от уха Престина.
