Алена молча встала из-за стола и отошла в глубь комнаты. Опершись руками на подоконник, она прижалась лбом к стеклу и засмотрелась вдаль. Сегодня на ней были облегающие брюки светло-серого цвета и легкая белая блузка, сквозь тонкую ткань которой просвечивался ее гибкий стан. На какую-то секунду я залюбовался ею, но тут же одернул себя:

«Прекрати! У тебя дочь такого же возраста. Как тебе не стыдно…»

— Все это впечатляет, — произнесла Алена, не оборачиваясь, — но ко мне не имеет ни малейшего отношения. Доктор Довгань был предельно корректен со мной и не позволял себе никаких вольностей. Возможно, я была слишком взрослой для его извращенных вкусов, кто знает. Вы, конечно, имеете полное право предъявить эту свидетельницу суду, однако учтите, что я не стану подпевать ей.

Я обреченно вздохнул:

— Ну что ж, тогда я вообще не буду вызывать вас для дачи показаний. Любым другим присяжным это сильно не понравилось бы, но эти должны отнестись к вам со снисхождением. У них самих есть дочери, и они поймут, как больно вам вспоминать все случившееся, особенно в присутствии посторонних людей. Показания Власты придутся тут очень кстати — она расскажет, к каким методам прибегал доктор, чтобы…

Алена резко повернулась ко мне. Глаза ее горели негодованием.

— Замолчите! Я не хочу об этом слышать. Поймите же наконец, что ничего не было! Доктор не совершал надо мной насилия, а я не убивала его. Поверьте мне — больше ни о чем я вас не прошу. Хоть вы поверьте… — в голосе ее проступили умоляющие нотки, — …пожалуйста.

— Не могу, Алена, — мягко сказал я. — Не потому что не хочу, а потому что мне нельзя. Обычно адвокат должен непоколебимо верить в невиновность подзащитного, в этом залог успеха, но сейчас случай особый. Обстоятельства таковы, что полную вашу непричастность к убийству доказать нельзя, и если я поверю вам, то не смогу правильно вас защищать, не смогу добиться максимального смягчения приговора. А это — моя задача. В отличие от вас, я не вправе надеяться на чудо. Адвокат, который не считается с реалиями, враг своим клиентам.

Алена вернулась к столу и села на свое место. Внимательно посмотрев на меня, она спросила:

— А вы хотите мне верить?

— Хочу, — ответил я после короткой заминки. — Очень хочу. Я отдал бы все, лишь бы вы оказались невиновной.

Взгляд ее потеплел.

— Спасибо. Я не разочарую вас. Когда этот кошмар закончится, вы убедитесь, что я ни секунды не лгала вам, — Она немного помолчала, проникновенно глядя мне в глаза. — Кстати, если Ричард Леклер работает на вас, то почему бы ему не поискать флайер, в котором я прилетела в медцентр?

Об этом флайере Алена говорила с самого начала — сперва полиции, позже адвокату Стоянову, а затем мне. Она утверждала, что в тот день до четырех часов гуляла в Национальном парке за пределами города, откуда прямиком полетела в медицинский центр. Разумеется, никаких записей об этом рейсе обнаружено не было. Считалось, что в тот день Алена только раз нанимала общественный флайер — когда возвращалась из медцентра домой. Полиция пришла к выводу, что до этого при своих передвижениях по городу она пользовалась подземкой, тщательно избегая попадать в объективы видеокамер.

— Ричард занимался этим, — сказал я. — Он перерыл все базы данных Управления общественного транспорта, проследил рейсы всех флайеров с утра до самого вечера, но ничего не нашел.

Алена облокотилась на стол и прикрыла лицо ладонями.

— Не понимаю, как это могло произойти. Я вообще ничего не понимаю. Я… иногда мне кажется, что весь мир сговорился против меня. В такие минуты я боюсь, что даже «детектор правды» не поможет мне доказать свою невиновность, что его показания будут сфальсифицированы, а наркотик, который мне введут, заставит меня признаться в том, чего я не совершала.

Следующие несколько минут мы оба молчали. Алена продолжала сидеть, закрыв ладонями лицо, а я сочувственно смотрел на нее и думал, что действительно отдал бы все за ее невиновность. Не за доказательства, не за оправдание — а именно за невиновность. Но, увы, никакие сокровища мира не в силах изменить свершившийся факт…

Наконец из дверного динамика раздался звонок, предупреждающий, что время нашего свидания истекло. Алена тут же отняла от лица руки и посмотрела на часы.

— Сейчас будет, обед, — сказала она, — а потом мы опять можем встретиться. Администрация не станет возражать — ведь вы мой адвокат, а в суде слушается мое дело.

— Нет, лучше не надо, — сделав над собой усилие, ответил я. — Мне нужно еще поработать над материалами дела. А кроме того, у меня есть дочь, с которой в последние дни я почти не вижусь.

— Да, верно, возвращайтесь к дочери, — со вздохом согласилась Алена. — Если бы вы знали, как я ей завидую… — Тут она многозначительно улыбнулась. — Хотя, с другой стороны, я рада, что вы не мой отец. Я совсем не хочу быть для вас дочкой.

Выйдя из ворот тюрьмы, я увидел, что на стоянке перед моим флайером расхаживает знакомая тучная фигура в длинном плаще и шляпе. Я помахал рукой и ускорил шаг.

— Эй, Рич!

Ричард остановился и подождал, пока я подойду.

— Привет, Игорь. Я уже полчаса здесь околачиваюсь.

— А в чем дело? — спросил я. Мы не виделись со вчерашнего дня, хотя Ричард обещал, что сегодня зайдет в суд.

— Хорошие новости. Поехали где-нибудь перекусим, и я тебе все расскажу.

— Ладно, поехали. Ты, как всегда, без машины?

— Как всегда.

Мы влезли в флайер. Ричард удобно разместил свою центнерную тушу на пассажирском сиденье, затем смерил меня взглядом и сказал:

— Кстати, ты чем-то взволнован. Я растерялся, не зная, что сказать. Не говорить же ему о последних словах Алены — глядишь, еще неправильно поймет… Впрочем, поймет-то как раз правильно, и в этом вся беда. Поймет даже больше, чем я скажу. Гораздо больше — и насчет Алены, и насчет меня самого…

— Я не взволнован, а зол, — наконец нашелся я, — Пытался убедить клиентку взяться за ум, но она продолжает упорствовать.

— И правильно делает, — сказал Ричард. — Так было задумано с самого начала.

— О чем ты?

— Потерпи, Игорь, всему свое время. — Он постучал по приборной панели флайера. — Эй, железяка! Где здесь ближайшая забегаловка? Где можно выпить и сносно перекусить? Чтобы играла тихая, спокойная музыка, было немноголюдно, а столики стояли достаточно далеко друг от друга.