– А я того и добивался, – со смешком признался Михалыч. – Видишь, при должной сноровке и тобою можно управлять. В будущем остерегись своей жалости – на это многие купились.

– Если б вы меня попросили, просто и без затей, результат был бы тот же, – спокойно возразил Вадим. – Какое ж это управление?

– Может, и так, – не стал спорить хозяин. – Перемудрил, извини, – с колдунами это случается.

– Значит, ради дочери вы на многое способны?

– Страшно представить – на что. Как говорится, “святая отцовская любовь”! – Михалыч усмехнулся не без сарказма.

– Ну да, “что сделаю я для людей”! – поддакнул Вадим, поневоле вспомнив династию людоедов. – Только, в отличие от простодушного Данко, почти все его последователи предпочитали вырывать сердца у других – конечно, ради святой цели.

– Любить в детенке себя – это от зверя, – сказал хозяин. – Обычный семейный эгоизм. Мало кто способен возлюбить отпрыска целиком, со всеми отличиями. Даже признать это себялюбием не отваживаются – все ищут оправдания!..

– А хотите, покажу фокус? – внезапно решился Вадим. – Конечно, если вам не жаль тивишника.

Собственно, почему нет? – подумал он. Где еще найдешь такую благодарную, понимающую публику! Только колдуны смогут вполне это оценить, и уж им такое знание пойдет впрок. А может, сами чего подскажут?

– Что ли, исполняется впервые? – полюбопытствовал Михалыч. – И у тебя зуд?

– Так не жалко вам ящичек? – снова спросил Вадим. – Риск действительно имеется.

– Чего там, Гризли еще привезет – дерзай!

– Люблю, понимаете ли, эффекты, – сказал Вадим, поднимаясь. – Где он у вас?

– Тивишник? Вон там, за дверью.

Втроем они перешли в небольшую сумеречную комнату, похожую то ли на кабинет, то ли на кладовку; и возле стены Вадим увидел вполне модерновый тивишник, правда, изрядно запыленный. Наверное, Михалыч допускал сюда Оксанку не часто – иначе б и тут все сияло.

– Включить? – спросил хозяин.

– Да, пожалуйста. А затем отойдите ко входу – на всякий случай.

Вадим подождал, пока засветится экран, для пробы погрузился в прибор мысле-облаком , проверяя наличие и заряженность вставки, затем подхватил с пола двухпудовку.

– Эх, ничего себе! – буркнул Михалыч, поспешно заслоняя дочку массивным телом.

– Теперь смотрите, – призвал Вадим. – Внимательно, да?

Мощным усилием, не выпуская рукояти, он послал гирю в тивишник – со всего маха она врезалась в центр экрана и… остановилась. Приемник не шелохнулся, на стекле не проступило ни трещины, и даже звука Вадим не услышал, как не ощутил отдачи. Будто он не вложил в удар всю силу, а просто поднял чугунку до уровня экрана, осторожно его коснувшись. Либо в последний миг дернул гирю на себя, с филигранной точностью погасив инерцию.

Замечательно, подумал Вадим. И что я выяснил? Что поворот пространства в тивишнике составляет половину круга, а не четверть, как в перегородках?

– Ну, как номерок? – спросил он, осторожно опуская двухпудовку. – Годится для цирка?

– Прямо Копперфилд! – проворчал хозяин. – А я смогу повторить?

– По-вашему, дело во мне? Или в гире?

– Для надежности исключим обоих, – решил Михалыч, извлекая из угла увесистый лом – тоже эдак на пудик. Шагнув к тивишнику, он рывком вскинул железяку и со всей силой саданул острием по экрану. Эффект оказался такой же – то есть никакого. Конечно, можно еще попробовать пальнуть… скажем, из гранамета. Но как бы тогда не дошутиться до взрыва. Леший ведь знает, как тут все происходит?

– Хорошо, а в чем фокус? – спросил колдун. – Что это, вообще?

– Абсолютная непроницаемость, – ответил Вадим. – Слыхали про защитные поля? Фантасты очень их почитали, хотя изображали обычно не поля, а сферические купола из таких вот непрошибаемых пленок, вдобавок невидимых. Достаточно развернуть пространство на полоборота, и любой агрессор упрется в себя, компенсировав свой же напор. Только здесь это происходит на поверхности экрана, а создается той самой вставкой.

– Зачем – чтобы экраны не бились? Стоило огород городить!..

– Насколько я понимаю, это уже ворота, но еще закрытые, – сказал Вадим. – Вопрос в том, как их открыть. Кстати, изнутри эти пленки, видимо, проницаемы – иначе бы не пробилась картинка.

– “Ну, пошел сыпать загадками!” – ухмыльнулся Михалыч, цитируя Гризли. – Конкретно – зачем это?

– Чтобы переключить тивишники на иной вид эфира – ментальный, где любая тонкая материя передается без искажений и затухания. Похоже, модернизированный экран проецирует сигналы прямо в сознание, создавая у зрителей яркие видения, при хорошей настройке неотличимые от реальности. Однако есть существенное добавление…

– Ну?

– Зритель и сам должен быть слегка экстра и обладать мысле-облаком , способным приникнуть оболочкой к экрану. Иначе все работает не на него. А представьте, если к этому полукругу добавить еще один, – то есть довести его до полного!..

– И что будет?

– Похоже, тогда мы попадем в другое место или даже в другой мир, распахнув в нашем окно. Недаром же в сказках для превращения полагалось вращаться вокруг оси.

– То в сказках, – придержал хозяин. – И то – для превращения.

– “Что нам стоит дом построить?” – парировал Вадим. – А “сказку сделать былью”? Может, мы не первые на этом пути? Во всяком случае, сейчас тут наверняка кто-то орудует.

– И кто ж?

– Знать бы!..

Потом они со всей основательностью, даже истовостью, еще свойственной глубинке, предались чаепитию и о тивишниках больше не поминали. Вадим не уставал нахваливать варенье с печеньем. Не только затем, чтобы сделать хозяйке приятно, – от такой вкусноты и вправду веяло колдовством (а чего ждать от лесной ведьмы?).

Поговорили о ее художествах, благо почти все были на виду, и Вадим посетовал, что времена нынче неблагоприятные для самородков и даже самую завалящую выставку вряд ли удастся организовать. Крутарям такое без интереса, за малым исключением, а в Крепости и вовсе не продохнуть, под бдящим-то оком Студии. Но в общем это не главное, лишь бы самой доставляло радость. А признание – что ж… Не вечно же длиться сумеркам, куда-нибудь да повернет. И тогда либо всем наступят “кранты”, по выражению крутарей, либо воздух наконец посвежеет и между творцами и ценителями не останется пыльной чиновничьей прослойки. И станет ясно наконец, кто и чего в действительности стоит.

К слову Вадим упомянул о своей способности наделять ловкостью и навыками посредством простого “наложения дланей”, и Михалыч немедленно заинтересовался – для дочки, разумеется, не для себя. По его настоянию Вадим провел с Оксаной сеанс, и с нею это получилось намного проще, чем с Юлей. Может, потому, что девушка уже была готовой ведьмой, вдобавок потомственной. Михалыч внимательно следил за переливанием “мертвой воды” – не столько из недоверия, сколько для запоминания процесса. Наверно, ему тоже было чем делиться, хотя вряд ли его кладезь мог сравниться с Вадимовым: того в свое время загрузили стольким!

Затем пробудился Гризли, сквозь сон расслышав хруст печенья, и с энтузиазмом ломанулся к столу, не обращая внимания на неприязненное ворчание овчарок, тотчас ухваченных Вадимом за лохматые загривки. Рассевшись, здоровяк с разгона принялся за угощение, без церемоний подливая себе в свободную чашку, загодя прихваченную Оксаной, и благодушно над ней подтрунивая – впрочем с оглядкой на посуровевшего Михалыча. Неторопливо и благостно день накатывался к вечеру, за окнами уже смеркалось.

Внезапно заворчали, тревожно озираясь, собаки, и внутри себя Вадим ощутил беспокойство. Очень захотелось куда-нибудь спрятаться, хотя бы зарыться головой в подушки. Снаружи резко потемнело, будто вокруг сгустился туман, а весь блокгауз словно накрыло грозовой тучей, под завязку насыщенной электричеством. Однако атмосферные явления были тут ни при чем.

– Такое впечатление, – медленно произнес хозяин, – будто кто бродит окрест. Не чуешь?

Повернувшись, Вадим глянул в его темнеющие глаза, затем молча ударил в волосатый подбородок, опрокинув на пол, – неожиданно для себя, не говоря о других. Так же внимательно посмотрел на Гризли.