Словно подслушав Вадима, тот легко обогнул вездеход сбоку, вдруг устремился в атаку. По напряженным нервам хлестнуло взметнувшейся яростью – ошеломляющей, цепенящей, будто Вадим и вправду переоценил свою защищенность.

– Держись! – успел выкрикнуть он и ударил по тормозам, разворачивая машину навстречу зверю. – Пли!

Пулемет включился мгновенно, словно Гризли уже едва себя сдерживал. И в свете искрящегося потока пуль, словно в прожекторном луче, Вадим наконец увидел хищника, набегающего безмолвно, но так стремительно, что из-под мелькающих лап будто земляной фонтан хлестал, – ужасающая безглавая глыба шипастой брони, по которой долбила пулевая струя, медленно пробиваясь вовнутрь. В последний миг Вадим рванул вездеход вперед, даже выстрелил в зверя лебедочным гарпуном, чтобы погасить инерцию, и все равно столкновение вздыбило бэтрик на задние колеса, едва не опрокинув. Сверху не смолкало громовое рычание Гризли, свирепостью не уступавшего хищнику, и трескучий визгливый вой, словно пулемет заклинило на первой же очереди, – а Вадим, ежась под натиском чужой воли, осторожно пятился, съезжая с влетевшей под вездеход туши. Наскоки становились все яростней, все безумней, и вдруг оборвались, словно обрезало, сменившись звенящей тишиной, больше похожей на смерть. И ни страха напоследок, ни сомнений – только вздымавшаяся до последнего мига ярость.

Вадим обмяк, страдальчески морщась: мало радости присутствовать при кончине – даже если гибнет враг. Он сдал машиной еще назад и заглушил моторы.

– Гризли, угомонись! – крикнул наверх. – Все уже, финиш! Побереги патроны, медведище!..

Пулемет наконец умолк, вместе с Гризли. Теперь и снаружи стало тихо, если не считать надсадного дыхания напарника. Чуть погодя тот возбужденно заговорил:

– А если б зазевались? Ну, сволочь: он же норовил нас в овраг сковырнуть – ты понял? Нет, приятель, это ты здорово его подловил! Я-то сдуру не просек, хотел рогом переть. “Акела промахнулся, Акела промахнулся!” – вдруг пропел он густым басом и с облегчением рассмеялся: – Во подвезло, а? Надо с Брона премию стребовать – за трофей. Такого нам еще не попадалось! И пасть у него, ты бы видел, – что твой чемодан, ей-богу! Если б здесь водились медведи или тигры, он передушил бы их, точно кроликов… А хочешь взглянуть ближе?

– Да ну его в болото! – резко отказался Вадим. Он все не мог прийти в себя после убийства, отделаться от ощущения разумности этого свирепого и враждебного, однако великолепного существа. Меньше всего ему хотелось осматривать искореженный труп хищника, заваленного, надо признать, не без его участия. Может быть, позже – когда сумеет отнестись к чужаку именно, как к трофею.

– Как бы его наверх взгромоздить? – уже гадал Гризли. – Давай-ка я…

– Погоди, Михей, не мельтеши!

Наскоро проконсультировавшись с бортокомпом, Вадим запустил лебедку, и увязший в бронированной туше гарпун плавно поволок ее по намокшей траве, затем с натугой оторвал от земли и вташил на покатый нос. Передние аммортизаторы слегка просели под новой и немалой тяжестью, зато уравновесился груженный кузов, так что устойчивость даже возросла.

– Обзор-то не заслоняет? – поинтересовался Гризли, вдруг сделавшись очень заботливым. Уж так не хотелось ему выбираться из бэтрика до рассвета! Оно и понятно: имея перед глазами подобное напоминание…

– Нормально, – отозвался Вадим, но тут же поправился: – По крайней мере, сносно. Ради премии можно и потерпеть, верно? К тому же осталось недолго.

Однако затяжной подъем все не кончался, даже прибавляя в крутизне. И усиливался порывистый ветер, раскачивая верхушки деревьев, и плотней наваливалась ночь, принося с собой холод, – пока под колесами не стал потрескивать свежий ледок. А затем повалил густой снег, присыпая ноздреватые сугробы, не успевавшие здесь растаивать за день, как будто с набором высоты они глубже погружались в зиму. Теперь Вадим в полной мере оценил обогреватели вездехода, будто специально приспособленного к такой погоде и такой дороге – точнее, к непогоде и бездорожью.

– Ау, Гризли, – позвал он, – не хочешь в берложку – погреться? Вокруг вроде спокойно.

– Ага, как на кладбище, – проворчал здоровяк. – Чтоб ты знал, здесь на каждую местность свои пакости. Иной раз вздохнуть не успеешь, не то что разглядеть, – как уже навалилось.

– А не закоченеешь?

– Это я-то? – Гризли хмыкнул. – Мне и прежде для согрева хватало собственной шерсти, а уж теперь, в этой кольчужке!..

– Насколько помню, Михей, ты не всегда был таким закаленным.

– А каким я только не был, – спокойно подтвердил тот. – Ни силы, ни выносливости, ни ловкости, ни здоровья – одно упрямство и куча болячек. Но своего шанса я не упустил – использовал на все сто!

– На все ли? – усомнился Вадим. – А сколько других “ни” так и остались при тебе?

– Плевать – зато я достиг, чего хотел. Или скоро достигну.

– Через “химию”?

– А чего “химия” – подумаешь! Ежели с умом…

– Ну конечно, “какой русский не любит быстрой езды”! Лишь бы скорей, да?

– А куда денешься? Это раньше мы были королями – когда качковых залов едва хватало для самых фанатов. А теперь тренажерники расплодились как грибы, и молодняк наступает на пятки – только и выезжаем, что на своей форе. Хоть на шажок, да впереди!

– Топтыжка-торопышка. А что потом?

– Суп с котом.

– Ну все-таки?

– У меня есть цель, – упрямо сказал Гризли, – и я ее добью. Прочее – не колышет.

– То-то и плохо.

– Чего не переношу, так это слюнтяйства! – сказал Гризли. – Помнишь, каким я пришел в клуб? Глиста в трико, одни кулаки болтались – на бледных таких макаронинах. Зато теперь? Пахать надо, пахать!.. А эти твои крепостные только и умеют, что плакаться да виноватых на стороне искать. На что они рассчитывают, а? И правильно, что на них ездят, – сами же спины подставляют!

– Эта ж какая спина нужна, чтобы тебя возить! – поразился Вадим. – Или спин должно быть много? А ты подумал, медведище, почему сей зажора так легко тебя раскусил? Да если б вместо меня тут торчал второй такой же долдон, вы бы оба выперлись на зверя пешими, щеголяя друг перед другом крутизной, и сейчас благополучно доваривались в его желудке – скажешь, нет?

– Ну и сварились бы, – буркнул верзила. – Тебе-то чего?

– А как же наше общее дело, Михей? – осведомился Вадим. – Забыл прощальное напутствие сэра Брона? Или собственный престиж для тебя важнее долга?

– Так я ж не упирался! – напомнил Гризли слегка смущенно. – Мало куда рванешь сгоряча? А ты сразу накручиваешь, будто репрессор!

– Вот и не дергайся в следующий раз, попробуй сперва взвесить последствия.

– А успею?

– Тогда спроси у меня. Будешь слушать старших, малец?

– Да буду, буду – отзынь! Следи лучше за дорогой, говорун.

– Птица? – с любопытством спросил Вадим. – “Отличается умом и сообразительностью”. И этот смотрел? Дай списать!

– Ну не сейчас же?

Ветер уже разгулялся в приличную вьюгу, наконец добравшись и до земли. Мощные снежные заряды с налета разбивались о вездеход, смерчами кружились вокруг, мороча инфракамеры и эхолот, поставлявшие теперь на дисплеи черт знает что. Если б не редкостное чутье Вадима, бэтрик уже не раз бы влетел в укрытые под сугробами ямы.

– “А вот такое хреновое лето”, – пробормотал он, удивляясь этому бесчинству: все же в городе погода еще держалась в рамках. – Куда мы едем, господи?

– Чего? – нежданно откликнулся голос свыше. – Громче говори – ни черта ж не слышно!

– Здесь всегда так? – спросил Вадим, добавив громкости.

– Почти. В прошлые ездки столько буксовали – что ты! Это с тобой на удивление, тьфу, тьфу… Благодетель! Хочешь, я тебе свечку поставлю?

– Как покойнику?

– Тьфу на тебя! Еще накаркаешь…

– Чего я не понимаю, так это подъема, – сказал Вадим. – Сколько можно, а? Если верить ощущениям, мы должны были забраться вверх километра на три. Даже дышать стало трудней – чувствуешь? И становится все круче.